Индустрия 4.0, неиллюзорные инновации и суровая реальность

Всякая достаточно развитая технология
неотличима от магии.

– Артур Чарльз Кларк

Введение

Начиная рассуждать на ультрасовременную нынче тему, обозначаемую как "Индустрия 4.0", всякий человек немедленно погружается в пучину малопонятных смежных вопросов. Собственно, почему 4.0 – если тут есть такая цифра, то где 3.0, 2.0 и прочие, включая промежуточные версии? А как это соотносится с четвертой промышленной революцией – это вещи одинаковые или всё же разные? Опять же, почему четвертая – вроде бы совсем недавно объявляли о наступающей третьей, это что – революция уже свершилась, а мы и не заметили?

Далее, следующий пакет вопросов возникает относительно инноваций. Понятно, что без них прогресса, особенно со сменой цифры, быть не может – но как с ними обстоят дела? Новых транзисторов и лазеров почему-то не завезли, нейросетям давеча исполнилось 70 лет, а некоторые до недавнего времени даже говорили о т.н. "инновационной паузе", чем, вероятно, крайне огорчали Йозефа Шумпетера (буде он был бы жив) – который и ввел понятие инновации как фундаментального фактора экономического развития[1]. Вместе с тем, изобретения продолжают делаться, ежегодный всемирный салон изобретений в Женеве собирает богатый урожай плодов человеческого ума – и это противоречие явно свидетельствует о том, что такая реальность требует серьезного осмысления.

Это, впрочем, только цветочки. Человек, желающий "приземлить" эту историю, наложить ее на экономическую ситуацию и знающий, что экономический рост в мире анемичен – и это на фоне мощного роста долгов – вынужден просто из научной честности опираться на соответствующие нарративы. Революция, индустрия 4.0 – да-да, чудесно, но те же США, к примеру, за последние 10 лет пять раз оказывались на грани рецессии. Здесь можно также вспомнить про кризисы, циклические и не очень, извлечь из закромов почти уже вековой давности гипотезы Николая Кондратьева, Саймона Кузнеца и Клемана Жюгляра. Иными словами, экономическая ситуация, выраженная статистически, на первый взгляд, не способствует никакому прогрессу – либо же, наоборот, прогресс дает очень слабое позитивное отражение на мировую экономику. А раз так, то какой тогда смысл в этой сакральной цифре "4", если на ней непонятно как зарабатывать – понятно, исключая вариант продажи пустого ажиотажа?

Вопросов, как можно видеть, довольно много, и они обоснованы. Проработка их уже давно назрела и перезрела, особенно на фоне того, что вся эта история про "четверку" является сейчас чуть ли не самой хайповой во всем постсоветском научно-экономическом пространстве. Именно эта проработка – в первом приближении – и будет основной темой настоящего текста.

О промышленных революциях

Для начала отметим, что мы различаем эти сущности: "4-ю" "промышленную революцию" (далее ПР) и "Индустрию 4.0" (далее И-4). Несмотря на "четверку" в именовании и явно просматриваемую сущностную схожесть, эти явления являются фундаментально разными – но при этом дополняющими друг друга в семантическом смысле. Соответственно, путать их никак не следует – тем более, что генезис у этих понятий является действительно разным, если первое шло от политики и, скажем так, некоторого научпопа – то второе (о котором ниже) идет именно что от промышленности, или, точнее, проектирования.

Также сразу стоит сказать, что используемая апологетами 4-й ПР лексика вызывает определенный скепсис. Во-первых, само слово "революция" имплицирует довольно резкое качественное изменение ситуации. Этакое "вжух" – и всё становится по-другому. Это никак не похоже на правду, хотя бы потому, что мировая экономика весьма инертна, на что мы кратко намекнули выше. Во-вторых, постулирование 4-й ПР имплицирует наличие 3-й, 2-й и даже 1-й ПР, и в отношении первых двух нехотя признаётся, что они длились десятилетиями – но в таком случае о революции речь идти никак не может, поскольку, в силу длительности процесса, данные изменения являются эволюционными. В-третьих, я крайне удивился, вообще услышав о 4-й ПР, поскольку совсем недавно громкий шум был вокруг 3-й. Это, конечно же, соответствует критериям "революции" – но что, разве будущее уже наступило и 3-я ПР полностью вошла в свои права?

Всё оказалось и проще, и сложнее одновременно. Саму тему 3-й ПР ввел в обиход американский экономист и эколог Джереми Рифкин, издавший в конце 2010 года книгу с этим названием – хотя, надо сказать, здесь он вторичен по отношению к американскому футурологу Элвину Тоффлеру и его полузабытой уже книге "Третья волна", изданной ещё в 1980 году. Тем не менее книга Рифкина произвела фурор. Рифкин был немедленно принят Обамой и был включен в комиссию по индустриализации США. Трудом Рифкина вдохновился премьер Госсовета КНР Ли Кэцян, распорядившийся срочно перевести книгу на китайский, после чего разослать четверть миллиона копий китайским руководителям на различных уровнях. Кроме того, Рифкин стал консультантом ЕС по вопросам индустриальной революции. В общем, награда нашла героя, и вполне заслуженно при этом.

Ситуация изменилась в 2016 году, после того как 20 января известный швейцарский экономист Клаус Мартин Шваб, основатель и бессменный президент Всемирного экономического форума в Давосе, выступил на этом самом форуме и, ничтоже сумняшеся, провозгласил наступающую 4-ю ПР. Соответственно, Рифкину, как идеологу "светлого будущего", пришлось потесниться на Олимпе. Хуже того, в результате выступления Шваба (имеющего более солидный вес, чем Рифкин), поехала вся методология ПР, и так довольно сомнительная на тот момент – и её пришлось спешно править.

Так, изначально предполагались следующие направления развития в рамках 3-й ПР.

• переход на возобновляемые источники энергии;
• локализация производства электроэнергии, каждое здание суть генератор её;
• тотальное энергосбережение и обнуление выбросов всех видов и сортов;
• электро- и водородный транспорт;
• композитные материалы и 3D-печать всего и вся;
• приход этакого "распределенного капитализма" – с сокращением посредников между производителем и потребителем, смешение этих ролей.

Как видно, предполагаемые изменения достаточно масштабны; отметим это. При этом 4-я ПР, в нынешней редакции, обещает нам, среди прочего, резкий рост использования "больших данных", развитие "интернета вещей" и дополненной реальности на фоне распространения распределенного реестра (блокчейна) и той же самой 3D-печати, и наградой в конце должен стать резкий рост производительности труда. Но это ещё не всё – 3-ю ПР пришлось, ради сохранения цельности взгляда, заметно урезать и, что ещё более смешно, отправить в прошлое: по самой актуальной методологии, под 3-й ПР сейчас понимается только и исключительно "цифровая революция" – три десятка лет массового распространения компьютеров и сетей.

Собственно говоря, уже такой беглый экскурс в историю вопроса показывает изрядную натянутость этих концепций. Опять же, это не ново: ещё в 1987 году известный американский экономист Роберт Солоу (лауреат Нобелевской премии 1987 года) заметил, что "компьютеры видны повсюду, кроме статистики производительности труда", высказывание это стало известно как "парадокс Солоу". Причина его скепсиса понятна – по крайней мере полтора десятка лет до этого его наблюдения траты на IT росли на 15-20% ежегодно, при этом ежегодный рост производительности труда в этот период, в среднем, был на уровне 1,5-1,6%, т.е. на порядок слабее.

Резюмируем: теория "промышленных революций", в ее текущем изложении, есть красивая, этого не отнять, но всё же чисто умозрительная концепция с плавающей методологией, подверженной политическим веяниям. Вместе с тем, нельзя не отметить, что основа этой "революции" – поток инноваций – действительно есть, и он вполне заметен. Именно о них, их свойствах и их типологии мы и поговорим в следующей части данного текста, на основе чего можно будет говорить уже о корректной методологии вероятного технологического рывка ближайшего будущего.

Инновации

Основоположником теории инноваций является австрийско-американский экономист Йозеф Шумпетер (1883-1950). В 1911 году он опубликовал книгу «Теория экономического развития», в которой связал предпринимательство с инновациями. Работа Шумпетера долгое время не привлекала пристального внимания экономистов, и только в последние насколько десятилетий его концепция «созидательного разрушения» стала пользоваться определенным влиянием, находясь, однако, на периферии мейнстрима. Он рассматривал инновацию (техническую) как средство предпринимателя для получения прибыли. Вот как он её определял:

Эта концепция включает пять случаев:

• Создание нового товара, с которым потребители еще не знакомы, или нового качества товара.
• Создание нового метода производства, еще не испытанного в данной отрасли промышленности, который совершенно не обязательно основан на новом научном открытии и может состоять в новой форме коммерческого обращения товара.
• Открытие нового рынка, то есть рынка, на котором данная отрасль промышленности в данной стране еще не торговала, независимо от того, существовал ли этот рынок ранее.
• Открытие нового источника факторов производства, опять-таки независимо от того, существовал ли этот источник ранее или его пришлось создать заново.
• Создание новой организации отрасли, например, достижение монополии или ликвидация монопольной позиции.

Вообще, он подразумевал под понятием "инновация" любое возможное изменение, происходящее вследствие использования новых или усовершенствованных решений технического, технологического, организационного характера в процессах производства, снабжения, сбыта продукции и т.п.

При этом, в понимании обывателя, инновация – это то, что, будучи институционализировано, даёт рост качества жизни, желательно значимый в понимании этого самого обывателя, которому слабо интересны те или иные организационно-технологические изменения у производителей товаров или услуг – и здесь есть принципиальное отличие такого бытового понимания от научного. Внедрение инновации становится эквивалентно повышению качества жизни, причем повышению значимому.

На Западе, который нам, конечно, геополитический соперник, но при этом и образец для подражания и источник идей (Россия, как известно, в мировом разделении труда отвечает не за идеи, а за духовность), тема инноваций как фактора экономического роста разрабатывается давно и активно. Собственно говоря, это пошло примерно с 60-х годов прошлого века, когда в экономической науке начала активно использоваться так называемая неоклассическая модель экономического роста, разработанная вышеупомянутым Р.Солоу в 1956 году. Солоу тогда попытался связать экономический рост с ростом факторов производства: труда и капитала. Однако количественный анализ на основе данных США показал, что темпы экономического роста на протяжении всего периода, для которого есть данные, выше, чем это может быть объяснено приростом базовых производственных факторов. Собственно, тогда "инновации" (или, как вариант, НТП как таковой) и стали той самой палочкой-выручалочкой, которой и объяснялся этот излишек роста.

Эта концепция до сих пор является основной для мейнстримной экономической науки. В частности, предпоследняя (за 2018 год) мемориальная премия имени Нобеля в области экономики была присуждена Полу Ромеру как раз за ее развитие. Но данные за последние почти 50 лет, как уже было сказано, не подтверждают эту концепцию. Некоторые экономисты (к примеру, Герхард Менш[2] и Эльханан Хелпман[3]) определенное время назад даже говорили о сорокалетней инновационной паузе, что вроде бы противоречит тому факту, что за эти годы как в производственных технологиях, так и в технологиях организации быта произошли поистине революционные изменения, сравнимые, пожалуй, только с эпохой урбанизации.

Иначе говоря, имеет место определенное непонимание места инноваций в экономическом развитии мира в целом и каждой отдельной страны. Да, их важность безусловно признается, кроме того, считается, что чем их больше – тем лучше. Собственно, и всё – и на эту тему имеет смысл дать несколько определяющих суждений.

По нашему мнению, все инновации следует разделять на три типа.

Во-первых,это инновации, направленные на увеличение пропускной способности между рынками: том, на котором есть дешевый товар и другим, на котором этот товар можно продать дороже. Здесь мы имеем дело с широким спектром явлений, некоторые из них нельзя даже назвать инновациями в обычном смысле слова. Строительство совсем не инновационной дороги между двумя городами – относится к этому же виду. Технологическое разделение труда вокруг редкого или ограниченного ресурса – тоже. Изобретение конвейера или скажем, применение определенных организационных новшеств на предприятиях, таких, как использование модных сейчас бережливого производства (lean, что началось на заводах Toyota) или теории ограничений Э.Голдратта – все это примеры инноваций, имеющих своей целью повышение пропускной способности. Но такого рода инновации могут быть и вполне себе «материальными». Изобретение более быстроходных или более вместительных видов транспорта, например кораблей, также относится к этому типу.

Понятен источник окупаемости таких инноваций – это разница цен между двумя рынками.

Во-вторых,это инновации, направленные на снижение трудоемкости производства.

Иногда трудно провести границу между инновациями этого типа и теми, которые мы описали в первом пункте, тем более что, например, в результате технологического разделения труда в качестве непредвиденного последствия тоже часто происходит снижение трудоемкости производства.

В данном разделе мы имеем в виду только инновации, разработчики которых ставят своей целью именно снижение трудоемкости.

Производственный процесс можно представить себе как совокупность человеческих действий и природных сил, приложенных к сырью. При этом природные силы могут использоваться осознанно или неосознанно. Дома люди строили до того, как появился сопромат, и не все они разрушались. Природные силы, используемые в производственном процессе, практически всегда организованы, то есть сами являются результатом процесса производства.

Инновации, направленные на снижение трудоемкости, появляются в результате перераспределения человеческих действий и природных сил, так, чтобы затраты труда, связанные с организацией новой комбинации природных сил, были меньше затрат труда, которые в результате высвобождаются в ходе основного производственного процесса. Долгое время такие комбинации находились эмпирически, обычно в ходе самой производственной деятельности. Появление науки создало сфера деятельности, задачей которой стало выявление и анализ природных сил, а связанная с наукой инженерия на основе этих знаний придумывала, как бы известные (и часто измеренные) силы получше скомбинировать в новый производственный процесс.

Если в первом пункте мы говорили о двух изначально данных рынках, различающихся ценами, то в данном случае речь идет о том, чтобы взять какой-то рынок, перекомбинировать его, начать производить продукцию дешевле и продавать с выгодой на других рынках.

На самом деле, этот тип инноваций не совсем трудосберегающий. Его, скорее, следовало бы назвать зарплатосберегающим. В принципе, может быть так, что новая комбинация будет требовать больше труда в человеко-часах, но этот труд будет простой и дешевый, и будет заменять меньшее количество (опять-таки, в человеко-часах) сложного и дорогого труда. Хотя, как показывает история, основной тенденцией является все-таки трудосбережение.

Примером инновации такого типа является изобретение контейнерных грузоперевозок Малькомом Маклином во второй половине 50-х годов прошлого века. Разгрузка и погрузка одного из контейнеровозов Маклина, Gateway City, занимала у 42 рабочих 14 часов, в то время как «неконтейнерные» аналоги (по водоизмещению) требовали 126 рабочих и 84 часов. В итоге это давало почти двадцатикратную экономию по зарплате портовых грузчиков, не говоря уже об иных выгодах – от снижения времени простоя (т.е. повышения коэффициента использования оборудования, т.е. самого корабля) и до повышения скорости оборота капитала.

Наконец, третий вид инноваций – это замещающие инновации. Собственно говоря, подавляющее большинство современных инноваций относится именно к этому типу. Речь идет о новых товарах и услугах, которые вытесняют, «замещают» ранее производимые. То есть рост производства одного товара связан со снижением производства других товаров. Это вытеснение обычно связано с двумя факторами: либо с улучшением функциональных характеристик товара (прагматика), либо с тем, что новые товары оцениваются как более престижные, модные, «крутые» (демонстративное потребление). С течением времени и ростом благосостояния населения соотношение между прагматичностью и престижностью меняется в пользу престижности.

Замещающие инновации практически не влекут за собой роста экономики в целом[4], но обеспечивают рост той или иной фирмы – до тех пор, пока новый производимый товар сохраняет конкурентное преимущество, в первую очередь, преимущество престижности и новизны. Их легко принять за такие, которые способствуют экономическому росту, и многие так и делают. Здесь все зависит от точки зрения, которой наблюдатель рассматривает экономическую ситуацию: смотрит он на нее глобально или локально. С локальной точки зрения мы видим рост. У компании, которая разработала и вывела на рынок новинку, растут объемы производства и прибыль. За владельцев такой компании можно только порадоваться. Но при таком фокусе из поля зрения теряются те компании, чья продукция была замещена новинкой, и чьи объемы производства и прибыль сократились. Часто делаемый вывод о том, что чем больше будет инновационных фирм, тем быстрее будет расти экономика – просто неверен, если мы имеем в виду глобальную экономику.

Итак, инновации имеют определенную типологию, при этом если инновации на расширение инфраструктуры и на снижение трудоемкости достаточно редки, то инновации-новинки встречаются чаще всего. Однако, это типология не отвечает на простой вопрос о том, а что же в действительности может лежать в основе "Индустрии 4.0". Но ответ на него невозможен без рассмотрения иного фундаментального вопроса – об окупаемости инновации, и именно ему будет посвящен следующий раздел.

Пока же важно отметить два фундаментальных вывода:

• Изобретение само по себе не равно инновации.
  
• Инновацией изобретение становится только тогда, когда оно продуцирует то или иное изменение системы разделения труда, и чем существенней изменение -- тем значимей и инновация.
  

Об инновациях и деньгах

Рассуждая об инновациях, нельзя не отметить одного любопытного факта. Оный факт заключается в том, что инноваций "декларированных", предъявленных urbi et orbi и вроде бы получивших от них полное вербальное одобрение, куда больше, чем инноваций, действительно интегрировавшихся в мировую экономическую ткань. Почему так происходит, чем обусловлена такая избирательность мирового хозяйства? Ответ на это лежит в той сфере, которая довольно часто остается за кадром всего инновационного процесса – во внедрении.

Есть история о том, что в 1986 году Михаил Горбачёв, молодой, в сравнении с предшественниками, руководитель Советского Союза, решил сделать ставку на «модернизацию и инновации» и собрал специальный Пленум ЦК КПСС, им посвящённый. Инноваций, однако, в итоге не вышло. Пленум, обсуждая ситуацию, натолкнулся на фундаментальные проблемы в деле внедрения. Подчёркиваем, именно внедрения инновации в народное хозяйство, а не создания изобретения как такового – светлых голов в стране всегда хватало.

Вопрос, который не мог быть преодолен даже для советского государственно-монополистического капитализма, заключался в окупаемости этих инноваций. В итоговом документе того пленума было указано что-то вроде "надо ускорять инновации, но если новая технология, или новый продукт, или еще что-то более чем на одну треть состоит из новых деталей, то его к рассмотрению вообще не принимать". Советские владыки прекрасно понимали, почему тормозятся инновации. Инновация может быть очень хорошей, очень эффективной, но она никогда не окупится, потому что под её создание СССР должен был создать новые производства, закупить новые станки, построить новые заводы. А если применяться она будет только в масштабах Советского Союза, на его узком (в сравнении с мировым) рынке, то эти затраты никогда не окупятся, какой бы ни была эффективной эта инновация. Она должна быть сверхэффективной, чтоб это все окупилось. Они понимали, что происходит – и, следует сказать, этого практически никогда не понимал сам изобретатель, ибо его голова занята иным – своим детищем.

При этом вопрос сложности внедрения, конечно же, никак не является чисто советским. Он стоит везде и всегда, перед всеми теми людьми, которое вынуждены принимать решение о внедрении либо не внедрении той или иной новой интересной штуки в свои бизнес-процессы. Начинать или не начинать производство этого нового продукта, делать ли инвестиции в оказание этой новой услуги, осуществлять ли ту или иную реорганизацию под новую парадигму деятельности. Можно говорить, что этот вопрос сводится к вопросу об инвестициях – стоит их делать или всё же нет.

Важно также отметить, что здесь возможен очень широкий спектр ситуаций. Инвестируем либо не инвестируем в инновацию – самая простая и примитивная из них. Иной вариант – инвестиции идут, но инновация не доходит до стадии принесения существенного значимого дохода – и её сворачивают (операционная система OS/2). Ещё один вариант – инвестиции делаются, инновация внедряется и развивается, но окупаемости не происходит, после чего инвестор разоряется, а дешевый актив банкрота отходит кому-то другому, кто хочет рискнуть, накачивая инновацию уже своими деньгами, с тем или иным успехом. Такой цикл может повторяться несколько раз: к примеру, во 2-й четверти XIX века в тогдашней Англии был бум строительства железных дорог, поскольку была доведённая до ума паровая машина, был уголь, были модернизированные домны и море дешёвой стали. Увы, в итоге оказалось, что железные дороги, паровозы и вагоны проигрывают в эффективности уже существовавшей тогда сети английских каналов – и компании, активно вкладывавшиеся в их строительство, разорялись, но, главное, сами железные дороги при этом продолжали существовать!

Что любопытно, эта история почти полностью повторилась в недавнем прошлом. Речь идет обо всей индустрии добычи нетрадиционных углеводородов в США. Отрасль прошла через бум, через приток горячих денег, через массовые разорения производителей, через скупку их активов (участков для бурения в том числе) и консолидацию – и сейчас вполне крепко стоит на ногах, давая США первое место в мире по добыче и нефти, и газа. Но в основе этого первого места – боль и печаль тех, кто не смог получить прибыль и в итоге лишился своих инвестиций.

Итак, внедряются и закрепляются те инновации (в данном случае совершенно неважно, к какому типу они принадлежат), которые приносят прибыль своему владельцу. Соответственно, мы можем говорить об этом процессе в терминах финансового анализа – т.е. через ROI[5]. Этот показатель, в свою очередь, прямо связан со стоимостью денег, которые владелец инновации привлекает для осуществления инвестиций. И в этой сфере в последние годы мы видим очень интересное явление – снижение естественной процентной ставки[6].

Что же такое естественная процентная ставка? Это теоретически рассчитываемый показатель, обозначающий ту реальную процентную ставку, которая наблюдается, когда экономика растет близко к своему потенциалу и находится в более-менее равновесном состоянии. Это та ставка, которая, в теории, должна соответствовать отсутствию инфляционного или дефляционного давления, пока ФРС исполняет свой мандат на поддержание максимальной занятости и стабильных цен. Фактически, можно говорить о r* как о долговременной (масштаба десятилетий!) норме доходности капитала, что подразумевает заметную стабильность этого показателя и, соответственно, использование его как некоего якоря, за который цепляется вся регуляторная политика.

Вообще говоря, естественная процентная ставка – понятие не новое. Ему более века: в 1898 году в своей работе "Ставки и цены: исследование причин, влияющих на стоимость денег" его ввел шведский экономист Кнут Викселль. Он утверждал, что не стоит делать выводы об инфляции на основании только лишь ставок, что не стоит считать, что инфляция неминуемо ускоряется, когда рыночные ставки растут. По его мнению, инфляция зависела от взаимного расположения рыночной ставки – и естественной ставки.

Соответственно, естественная процентная ставка имени Кнута Викселля казалась идеальным бенчмарком, вокруг которого можно накручивать регулирование. ЦБ мог замедлить экономику, в которой ускорялась инфляция посредством возгонки ставки выше естественного уровня; аналогично, он мог снизить ставку до уровня ниже естественного в попытке стимулировать экономику, которая растет ниже своего потенциала. Так оно в теории, по факту же активное использование естественной процентное ставки пошло с начала нулевых годов, когда экономист Колумбийского университета Майкл Вудфорд инкорпорировал теорию Викселля в свою книгу, посвященную именно что аспектам регулирования денежно-кредитной политики.

Расчет r*. Синим обозначены границы, красным – медиана. Данные за 2016 год и дальше являют собой прогноз, поскольку исследование было выпущено осенью 2015 года.

Впрочем, оставим вопросы американского регулирования в стороне. Нам здесь важно то, что этот показатель в последние годы имеет очень интересную динамику.

Так, Джон Уильямс, глава Резервного банка Нью-Йорка, один из самых активных пропонентов идеи использования r* совместно с Томасом Лобахом, одним из экономистов ФРС, еще в 2003 году опубликовал исследование с оценкой значения r*, и вышло у него около 2,5%. Затем было исследование Томаса Любика (экономист Резервного банка Ричмонда) и его коллеги Кристиана Мэттеса, которые рассчитали r* для разных лет разными способами, получив медиану и её доверительный интервал – их можно видеть на изображении выше. Их взгляд, однако, оказался очень оптимистичен в прогнозной части: в последнем исследовании Уильямс и Лобах указывают, что у r* имел место самый настоящий коллапс – с многолетних уровней около 2,5% он рухнул до менее чем 1%. Фактически, они говорят о том, что эти уровни и есть новая норма (new normal) для экономики и что восстановления уровня естественной процентной ставки до многолетних уровней ждать не стоит.

Из этого явления проистекают различные выводы, касающиеся вариантов развития экономики в будущем, но в данном случае нас интересует только один. Повторим ещё раз, r* можно и нужно рассматривать как некую базовую норму прибыли, под которую инвестор согласен ссужать деньги инноватору, и наблюдаемое кратное снижение этого показателя означает столь же кратное, а то и больше, расширение спектра инноваций, которые могут получить финансирование. Можно предположить, что если раньше инвестор кропотливо отбирал наиболее перспективные проекты, то нынешнее снижение r* провоцирует формирование настроений "инвестировать хоть куда".

Ещё раз: денег становится много и они становятся дешевы. Это, соответственно, обеспечит резкое расширение числа внедряемых инноваций, их бурный ручей превратится (собственно говоря, уже превращается) в столь же бурную реку. При этом мы увидим внедрение инноваций всех трех видов, включая и первый (расширение инфраструктуры) – к примеру, точно по этой категории идет создание сетей передачи данных формата 5G, равно как и проекты планетарного спутникового интернета.

Таким образом, сформировав прочный фундамент, можно переходить к разговору об основном предмете настоящей статьи.

Индустрия 4.0

Для начала стоит коснуться вопроса сущности сквозных технологий. В рамках Национальной технологической инициативы (НТИ) сквозные технологии были определены как ключевые научно-технические направления, которые оказывают наиболее существенное влияние на развитие рынков. По сути же, к сквозным относятся те технологии, которые одновременно охватывают несколько трендов или отраслей. В национальной программе "Цифровая экономика Российской Федерации[7]" был приведен перечень основных сквозных цифровых технологий: big data, нейротехнологии и искусственный интеллект, blockchain, квантовые технологии, новые производственные технологии, промышленный интернет, компоненты робототехники и сенсорика, технологии беспроводной связи, технологии виртуальной и дополненной реальностей. В целом это всё звучит очень здорово, интересно и даже фантастично, но мы считаем, что И-4 не следует определять, исходя исключительно из предполагаемых технологий, сквозных и не только.

Конечно же, изучение вопроса с r* и наложение этого фактора на этот список (либо же на матрицу НТИ в последней версии) порождает соблазн сделать именно так, но на наш взгляд это не является методологически корректным. Да, здесь нельзя не опираться на технологии – но определяющими являются всё же не технологии как таковые, но свойства.

По нашему мнению, продукт, произведенный в рамках И-4, должен обладать следующими свойствами:

Проектирование этого продукта в максимально возможной степени идёт на цифровом двойнике всего, что только возможно. Сюда включаются и продукт как таковой, со всем его функционалом, и среда, в которой он будет функционировать, со всей её возможной динамикой. При этом отличия в поведении такого цифрового продукта (т.е. его цифровой модели) и продукта реального, воплощенного "в железе" должны быть минимальны, а в идеале – отсутствовать совсем.

Декларируя это свойство, мы делаем упор именно что на технологию – на достигнутый технологический уровень цифровых систем проектирования изделий всех видов и сортов. Примером этого может быть проектирование лопаток перспективной турбины, режимы работы которой отслеживаются именно что в цифровой среде. Другой пример – цифровой керн некоей скважины, на котором отрабатывается создание бурового раствора специально под эту скважину. Ещё один пример – проектирование нового автомобиля, он, очевидно, должен быть безопасным, значит, без краш-тестов не обойтись – и уже сейчас подавляющее большинство таких тестов делается в цифровом режиме, реальные прототипы проходят тесты только на заключительных стадиях проектирования.

Сформулируем это ещё раз. Характерной чертой И-4 является внедрение IT в проектирование как таковое, не только в те или иные смежные (относительно проектирования) виды деятельности. Мы знаем, что от продолжавшегося все эти десятилетия внедрения ITнаибольшую выгоду получил торгово-финансовый сектор экономики, понимаемый здесь в самом широком смысле. В обмен на вложения он получил мощнейшее расширение своего присутствия в жизни каждого человека – хотя бы в формате наличия у него смартфона с банк-клиентом и мобильным приложением AliExpress. Теперь цифра идет в само проектирование, а не только в бухгалтерское обслуживание, снабжение и логистику.

Второе свойство И-4 в определенном смысле вытекает из первого. Если изделие полностью создается в цифре – то логичным выглядит предположение полностью оцифровать его жизненный цикл, от производства и до утилизации, причем сделать это и на уровне проектирования, и на уровне реализации. Речь о том, что цифровой двойник изделия не удаляется по факту его реального создания. Наоборот, происходит его трансформация в т.н. цифровую тень, которая в пределе являет собой полное отражение реального объекта на цифровой мир.

Фактически, речь идет о том, что созданный объект (к примеру, здание, или самолет, или автомобиль, или что иное, достаточно сложное) оказывается под завязку набит сенсорами и датчиками, которые в потоковом режиме передают пользователю телеметрию. Это та самая big data, которая посредством особых алгоритмов структурируется и анализируется, что позволяет, сопоставляя эти данные с идеалом цифрового двойника, делать выводы  о состоянии объекта, осуществлять предиктивную аналитику возможных неисправностей, рекомендовать сроки и масштабы планово-предупредительных ремонтов, указывать на возможные поля конструкционных улучшений и в целом контролировать жизненный цикл объекта.

Из этого проистекает третье фундаментальное свойство объекта И-4. Он максимально автоматизирует все операции, необходимые для его обновления, для создания новой версии, "улучшенной и дополненной". Это, в пределе, должно привести к тому, что скорость внесения этих изменений будет выше, чем скорость копирования изделия, что производитель сможет выпускать новые версии быстрее, чем конкуренты, проведя реверс-инжиниринг изделия, начнут выжимать исходного производителя с рынка.

Технологии реверс-инжиниринга сейчас достигли своего пика – и это действительно так. На ум сразу приходит Китай и набившее оскомину "копирование западных брендов", но это есть массовое явление – достаточно сказать, что в российском Кургане создан целый "кластер"[8], который в рамках идеи импортозамещения занимается реверс-инжинирингом американской запорной арматуры. Собственно говоря, превышение скорости выхода новой версии над скоростью копирования есть единственное фундаментальное решение этой проблемы: никакие межгосударственные договоренности здесь не работают, особенно с учетом "торговой войны". При этом привычный уже вариант борьбы с копированием – делать версии изделия и класть их на полку, выпуская их тогда, когда копирование становится уже слишком заметным, все же является лишь паллиативом.

При этом от технологий как таковых мы никуда не отходим! Ключевое свойство для объектов, формируемых в рамках И-4, заключается в том, что они создаются на стыке двух областей. Первой из них является собственно сама предметная область, в которой и будет имплементирована данная сущность, второй же является технологический пакет из полного или неполного комплекта вышеупомянутых сквозных технологий. Из этого следует, что отсутствие этого признака прямо приведет к потере рынка сбыта в сколько-нибудь долгосрочной перспективе, даже если в данный момент вроде бы "инновационный" (в привычном смысле) продукт пользуется заметным спросом.

Таковы четыре основных свойства изделий, соответствующих парадигме Индустрии 4.0. Изделие проектируется на цифровом двойнике, изделие имеет оцифрованный жизненный цикл с постоянной передачей телеметрии в рамках подхода IIoT (Industrial Internet of Things), изделие обновляется быстрее, чем конкурент его копирует, в изделии есть сквозные технологии.

Заключение

Итак, мы рассмотрели вопросы генезиса хайпа вокруг ПР и разобрали историю инвестиций как экономического фактора и их типологию. Также мы выяснили, что, в экономическом смысле и относительно внедрения изобретаемых инноваций, фундаментальное отличие времен недавних от времен уже настоящих заключается в резком снижении стоимости финансирования, в результате чего шансы на реальное, живое внедрение кратно вырастают. Наконец, мы дали нарративное определение продукции, соответствующей парадигме Индустрии 4.0. Тем не менее, вокруг всей этой истории остаются некоторые вопросы, которые мы не будем здесь разбирать – но которые определенно заслуживают упоминания.

Во-первых, стоит, наверное, как-то подумать о тех экономических акторах, чья деятельность никаким боком не вписывается в парадигму И-4. Что им делать, как им встраиваться в этот brave new world, который наступает, хотим мы того или нет? Безусловно, он выходит за рамки настоящей статьи – опять же, ранее было декларировано, что ее целью не является хоть какое упоминание вопроса об интенсификации экономического роста в РФ – но его необходимо иметь в виду хотя бы из простого социального фактора, ведь наверное не стоит всё же форсировать рывок вперед за счет формирования прорех где-то в тылу.

Во-вторых, нельзя не отметить, что наступление И-4 несет за собой заметные (вплоть до онтологических!) изменения в структуре управления, которую здесь надо понимать максимально широко. К примеру, если вспомнить третий признак – о скорости обновления, что выше скорости копирования – то развивая эту мысль, можно дойти до идеи о необходимости ускорения и, вероятно, упрощения всех управленческих процессов. Здесь мы сразу же оказываемся в огромном поле неизведанного – хорошо, упрощать-то надо, но как и куда? Какие здесь допустимы технологии, что вообще есть? Вышеупомянутые Lean и Голдратт? Проектное управление – как создание новых рутин и отход от аврально-опытной деятельности? А что-то ещё есть? А какие предполагаются изменения в отношениях между акторами всего этого инновационно-производственного цикла? Понятно, что они должны стать "более горизонтальными" – но как это сопрячь с устоявшейся вертикальной структурой государства? Эти вопросы обязательно потребуют ответов.

Наконец, нельзя не подумать о ещё одной вещи такого же фундаментального характера. Выше было, в рамках определенной иронии, сказано, что в мировом разделении труда Запад ответственен за идеи, а Россия – за духовность. Смех смехом, но нельзя не отметить, что практически вся информация о технологических пакетах, сопутствующих всей истории с И-4, является позаимствованной с Запада. Именно там лежат основные центры создания и разработок идей и технологий, именно оттуда идет заимствование всех этих цифровых двойников, VR/AR и прочей робототехники верхом на big data. Это нормально – учиться и брать лучшее есть дело хорошее, но такое постоянное заимствование будет порождать постоянное же отставание от Запада. Он всегда будет на шаг впереди – и речь сейчас даже не о каком-либо военном или цивилизационном соревновании, но всего лишь о том, что их товары всегда будут новее, лучше, качественнее, чем те, что сделаны в априори отстающей системе. Соответственно, возникает вопрос – как можно его обойти хотя бы на уровне мышления, не на уровне запасов капитала?

И об этом тоже надо будет думать.