Довелось в империи родиться

То, что Россия столкнулась с жесточайшим кризисом системы управления, сегодня совершенно очевидно для любого интересующегося этим вопросом человека. Что касается внешнеполитической сферы, то здесь кризис проявляется наиболее очевидным образом. Но и во внутренней политике нарастают недоуменные вопросы, на которые никто не хочет отвечать, а когда такие попытки предпринимаются, то становится ясным, что никто ответить и не может.

Все это означает, что постсоветская Россия, испробовав практически все очевидные пути, до сих пор не нашла сколько-нибудь адекватную форму своего существования и развития. В сущности, последнее, что осталось, что еще не пробовали, - это автаркия, ксенофобия при жестком противостоянии Западу, словом, то, что некоторые называют контрреволюцией (при, естественно, полном отсутствии предпосылок к революции; впрочем, как революция неизбежно порождает контрреволюцию, так и превентивная контрреволюция вполне может породить полноценную революцию, и никто потом не разберется, что было первично). То, что этот проект долго не проживет - слишком много противоречий с реальностью, да и с самим собой он содержит, - очевидно.

Тогда остается только в очередной раз понять, что за явление представляет собой Россия и как ею можно управлять.

 

Химера национального государства

Прежде всего необходимо твердо понимать, что Россия не является, никогда не являлась и не может являться национальным государством. Да, у нее есть некоторые атрибуты, похожие на те, что есть и у других национальных государств: высокая степень этнической однородности населения, единый язык, национальная мифология, опирающаяся вроде бы на общую национальную историю.

То обстоятельство, что Россия не национальное государство и никогда стать им не сможет, не есть что-то постыдное, свидетельствующее, как это кажется многим зарубежным наблюдателям, равно как и некоторым соотечественникам, о какой-то извечной отсталости великорусского этноса. В мире вообще национальных государств было не так много, как это может показаться, если взглянуть на политическую карту мира, а сейчас их вообще можно пересчитать по пальцам.

Когда-то казалось, что национальное государство - высшая ступень политического развития, к которой должны стремиться все народы. От тех романтических времен нам осталось в наследство пресловутое "право наций на самоопределение", которое до сих пор является источником смут.

Сегодня-то понятно, что национальное государство - это форма политической организации территории, как правило, имеющей протяженные естественные границы, с особым типом расселения. Этот особый тип расселения включает в себя следующие важные элементы: достаточно высокая плотность населения, в том числе и сельского, наличие разветвленной сети малых городов как центров сельских территорий, средних и крупных городов как центров промышленного развития, наличие городского центра, признанного в качестве идеологического и культурного центра. Такая система расселения образует коммуникационную сеть, по которой происходит освоение городским сознанием обширной негородской территории: на определенном историческом этапе такого освоения может возникнуть национальное государство.

Как стало в последние десятилетия понятно, национальное государство - это не только редкое, но и неустойчивое во времени политическое образование. По крайней мере вторая половина XX столетия - это время кризиса традиционных национальных государств. При этом нельзя не отметить, что, несмотря на это, идеология, связанная с национальными государствами, долгое время доминировала в представлениях об устройстве мира и продолжает еще и сейчас доминировать, искажая представление о реальных процессах. Ни общность языка, ни этническое единство населения, ни "единое культурное и историческое наследие" - эти понятия специально взяты в кавычки, поскольку сегодня они воспринимаются нами уже после того, как прошли серьезную идеологическую обработку с точки зрения концепции национального государства - так вот, все эти признаки национального государства не создают и, в общем-то, необязательны. Они, конечно, имеют определенное значение как факторы, облегчающие коммуникацию в сложившейся системе поселений, но не более того.

Так вот, Россия не может быть национальным государством, потому что в ней не было и не будет системы расселения, в рамках которой возможно формирование национального государства. Прежде всего потому, что низкая продуктивность сельского хозяйства не позволяет достичь достаточно высокой плотности сельского населения. Это обстоятельство делает невозможным существование городов как центров сельских территорий, поскольку территории, способные экономически оправдать существование такого города, слишком обширны и здесь вступает в силу ограничение по транспорту. В России города строились, причем, как правило, по инициативе центральных властей, исходя из каких угодно соображений: как опорные точки на транзитных торговых путях, как элементы системы территориальной обороны, как центры освоения незаселенных территорий, в промышленную эпоху - по соображениям эффективности использования природных ресурсов. Да, эти города так или иначе вдобавок к своим другим функциям начинали выполнять и роль рынков для близлежащих сельских территорий, но эволюционировали они не как местные рынки, а следуя судьбе своего основного предназначения.

Одной из серьезных проблем для России является то обстоятельство, что на ее территории есть достаточно обширные зоны, в которых система расселения соответствует той, которая может лечь в основу создания национального государства. В рамках СССР такой зоной была Украина - и к нынешним событиям на Украине следует подходить, в том числе имея в виду и это обстоятельство.

Что же касается таких зон внутри нынешней собственно России, то историческое ядро российского государства к ним не относится, сами же эти территории были присоединены к России в период, когда система расселения в них, если была вообще, то стояла на крайне низком уровне развития. Соответствующие системы расселения сформировались здесь уже внутри единого государства в ходе его исторического развития, и, естественно, никакой самостоятельной национальной идеи в них зародиться не могло, за исключением национальных республик Поволжья, где эта идея опирается на этнические и конфессиональные отличия местного населения от великоросского. Существенно более слабое подобие национального брожения наблюдается также на казачьих территориях Юга России.

 

Где мы живем?

Если Россия - не национальное государство, что же она такое? Россия - это территориальная империя. Территориальная империя - нормальная форма государственности феодальной эпохи. Историческими примерами территориальных империй являются Византийская (затем Османская) империя, Священная Римская империя, Великое княжество Литовское (затем Речь Посполитая), Швеция, Австро-Венгрия.

В традиционной  историографии  за  такими государственными образованиями прочно  закрепился термин "лоскутная империя". Это пренебрежительное наименование вроде бы указывало на искусственный характер таких образований, а потому делало излишним серьезное изучение механизмов их функционирования и управления ими. Раз государственное образование носит искусственный характер, то это значит, что в нем субъективный фактор играет доминирующую роль. История таких государств описывалась с упором на личные качества их правителей и личные взаимоотношения в верхних эшелонах власти, интриги, заговоры и прочие интересные подробности. При этом полностью игнорировалось то обстоятельство, что до появления национальных государств эта форма государственного устройства была единственной. Именно в рамках территориальных империй осуществлялось приобщение к государственности многочисленных народов, находившихся на догосударственной стадии развития.

Существует путаница, связанная с термином "империя". На протяжении длительного времени в мире сосуществовали империи двух типов - территориальные и национальные (из последних наиболее типичная Британская империя). При этом национальные империи были законодателями мод на идеологию, политические теории, на смыслы вообще, постольку качества, присущие национальным империям, стали относить и к территориальным империям. Более того, элиты территориальных империй стали рассматривать свои государства в качестве национальных империй.

Развал   Османской  империи  отчасти  способствовал  укреплению   таких    представлений, поскольку в результате него на месте исторического имперского ядра сформировалось, хотя и в результате длительного и сложного пути, полноценное национальное государство - Турция. Этот феномен постфактум как бы подтвердил на самом деле ни в коей мере не соответствующее действительности представление об Османской империи как о национальной империи. Это как раз совпадение множества случайностей: то, что в историческом ядре Османской империи сформировалась система расселения, на основе которой могло быть построено национальное государство, что это ядро имеет протяженные естественные границы и что в этих границах говорят на одном языке и так далее. Обратим внимание, только попутно, хотя это, по-видимому, является важным, на факт переноса столицы из космополитического Стамбула в более приближенную к "земле" (не столько по местоположению, сколько по уровню развития) Анкару.

Как  раз  более показателен  случай  Австро-Венгрии,  после  распада  которой образовались, в том числе и на территории исторического ядра, этнически однородные постимперские территории, лишь именовавшиеся национальными государствами, а на самом деле искавшие, куда бы приткнуться (в первую очередь это касалось собственно Австрии), порождая тем самым постоянную и до сих пор неизжитую напряженность в этой части Европы. Сегодня эти территории потихоньку успокаиваются в рамках новой территориальной империи - Евросоюза.

Может ли территориальная империя превратиться в национальную? Логика подсказывает, что нет - она обязательно должна пройти стадию формирования национального государства. При этом все, что не входит в состав национального государства, должно быть отброшено. В истории мы имеем, по-видимому, показательный пример сознательно предпринятой попытки превращения территориальной империи в национальную: речь идет об Испанской империи.

Ф. Бродель сетует на то, что Филипп II не перенес столицу в Лиссабон (где она находилась некоторое время после завоевания Португалии в 1580 году), а вернул ее в Мадрид, "чтобы запереть испанскую мощь в сердце практически неподвижной Кастилии". Можно, конечно, говорить об ошибке, но скорее всего речь шла о чем-то большем, о назревавшем конфликте между ядром империи, готовым к трансформации в национальное государство, и собственно империей (не следует забывать, что речь идет о самом передовом и влиятельном в то время государстве в Европе).

Филипп II поступил также, как спустя три с половиной века поступил Ататюрк, но при этом он не отказался от самой империи. В результате и империя была утрачена, и сама Испания смогла начать переход к национальной государственности лишь в 20-30-х годах XX столетия.

Конечно, историки лучше смогут осветить этот эпизод, при условии, естественно, что будут рассматривать его с пониманием принципиальных различий между типами империй. Сам Бродель ставит в пример Испании Великобританию, из чего ясно следует, что для него этого различия не существует.

Интересным  примером  путаницы  понятий  территориальной  и  национальной  империй является излюбленное русскими патриотами сравнение Российской и Британской империй. При этом отмечается, что Британская империя проводила жесткую политику ограбления подвластных территорий, в то время как Российская империя стремилась их развивать, в том числе и за счет интересов якобы империообразующей русской нации. При этом делается обычно вывод о каком-то особо положительном характере русского народа в противовес эгоцентризму британцев. На самом деле никаких выводов о специфических положительных чертах русского характера из этого сопоставления сделать нельзя.

Просто  в  территориальной  империи  империообразующей  нации  нет и не может быть в принципе. То, что русский этнос проживает на территории исторического ядра, ничего не значит. В конце концов, какой-то этнос да должен в нем жить. То, что русские составляют в современной России подавляющее большинство населения, что в России говорят по-русски, - также мало что решает. На самом деле это лишь дает определенное преимущество русским в занятии руководящих мест в имперских органах управления. Хотя, как мы знаем из истории, не всегда так бывало. Были периоды, когда в этих органах доминировали представители неимперских этносов - пресловутые "немцы". Для территориальных империй это вполне нормальное явление, и не воспринимается таким только при наложении системы понятий, присущих национальному государству.

Между прочим, путаница понятий проявляется и в приписываемом России так называемом имперском синдроме. На самом деле, имперский синдром, как его обычно понимают - явление, изученное применительно к национальным империям, и только к ним применимое. Дело здесь вот в чем. Национальная империя создается нацией исходя из ее собственных интересов. Иногда эти национальные интересы начинают требовать ухода из колоний или даже полной ликвидации империи. Однако существование империи порождает в империообразующей нации систему интересов, связанных с существованием империи. И люди, с этими интересами связанные, начинают сопротивляться, иногда весьма серьезно, тем более что уход из колоний не всегда удается организовать цивилизованно. Ярким примером такого сопротивления является ситуация во Франции в период ее ухода из Алжира. Заметим тут же, что инициатором ухода из Алжира был де Голль, которого трудно заподозрить в том, что ему национальные чувства были чужды - как раз наоборот, он чуть ли не единственный в прошлом столетии действительно национальный французский лидер, пытавшийся восстановить Францию как национальное государство.

Так вот, вся эта система связанных с империей интересов части нации, а также связанная с ней идеология - это и есть имперский синдром. С этим явлением можно бороться, можно его изживать, поскольку его есть чем заместить - есть национальное государство и национальные интересы, которые в сознании большинства граждан все-таки являются доминирующими. В территориальной же империи ситуация выглядит совсем другим образом. Люди привыкли жить в империи, и когда им говорят, что в империи жить плохо, они, естественно, спрашивают: "А где мы теперь будем жить?" "В национальном государстве", - отвечают им.

Но  вскоре  выясняется,  что никакого  такого  национального государства нет, нет механизма, который бы выявлял, структурировал и реализовывал национальные интересы. И такой механизм невозможно построить, поскольку для него нет никакой основы, то есть соответствующей системы расселения и взаимодействия между ее элементами.

И  остается только  одинокий,  растерянный человек,  который  понимает,  что государству, в котором он живет, нет до него никакого дела, что ему самому нет никакого дела до этого государства и единственное, что он понимает, - это что вот была раньше империя, а теперь ее больше нет и ничего вообще больше нет. Это - имперский синдром по-русски. Проявляться он может самым различным образом, в том числе и так, как это происходит в национальных империях (слава богу, культурные образцы есть), но это совсем другое, неизвестное Западу явление - одна из граней пресловутой "загадочной" русской души.

Несомненно,  такое  душевное  состояние  большинства не могло не породить жесточайший кризис власти в конце 90-х годов, после нескольких попыток построить национальное государство Россия. Не важно, пыталась ли власть строить его на самом деле, или только имитировала такие попытки, или просто воображала про себя, что национальное государство уже существует как данность, - в любом случае все это было настолько несообразно реальности (вспомним хотя бы безуспешные попытки разработать неимперскую национальную идею), что долго продолжаться не могло.

Несоответствие избранной модели  развития реальности, пожалуй, наиболее наглядно проявилось в том, что одновременно с видимостью построения национального государства страна на деле функционировала в режиме внешнего управления. Это следствие отсутствия механизма выявления и структуризации национальных интересов, внутренних потребностей. В отсутствие такого механизма ни одно решение не обладает своим собственным авторитетом, а потому должно пользоваться заимствованным.

Поэтому  противники  режима тоже не отставали, апеллируя к опыту, например, Китая или к опыту самой России на определенном этапе ее истории. В результате этой последней операции чуть ли не вся история страны оказалась в очередной раз дискредитирована. И это естественно, если оценивать исторические события не с точки зрения их собственной логики, а сточки зрения сегодняшних проблем. Особенно показательны в этом смысле сетования на тему: мол, если бы наши предки думали в своем XV, XVI и так далее веке о том, как тяжело нам, потомкам придется сегодня, на рубеже третьего тысячелетия, они бы поступали иначе. Но они о нас не думали, а потому вся наша история есть сплошная цепь ошибок и преступлений. Это не шутка - так думают многие. Иначе откуда бы взялась идея необходимости возврата на "столбовую дорогу цивилизации"?

 

Государственные системы в современном мире

По необходимости бегло рассмотрим историю становления государственных систем в современном мире. До определенного времени в Европе и на Ближнем Востоке единственной устойчивой формой государственного устройства обширных территорий были территориальные империи. За пределами территориальных империй располагались народы, находящиеся на догосударственной стадии развития, при этом их переход на более высокую ступень развития, как правило, был связан с распространением на соответствующую территорию имперской власти. Сами империи, будучи устойчивыми образованиями, имели аморфную внутреннюю структуру, что мы обычно именуем феодальной раздробленностью. Границы между империями, если о таковых вообще имеет смысл говорить, были подвижны. Феодалы регулярно переходили из-под власти одних императоров под покровительство других: такие регулярные переходы из-под власти "московского князя " в Литву и обратно мы хорошо знаем из нашей российской истории.

По  мере  роста  населения  и  развития городов территориальные  империи   начали раскалываться по естественным границам внутри них. Стали образовываться более компактные преднациональные территориальные империи, такие как Англия (Елизавета I), Франция (Генрих IV). В рамках этих территориальных империй в процессе их вычленения были созданы национальные мифологии. По мере развития этих локальных территориальных империй в них были созданы национальные государства.

Национальные государства, равно как и нации, не создаются постепенным наращиванием соответствующих формальных признаков, предписанных политической теорией. Некоторое политическое образование может обладать каким угодно числом этих признаков, но национальным государством не являться. Национальное государство создается в ходе некоторого акта, в котором нация на деле проявляет себя как целостность: такими актами могут быть революция, гражданская война, иногда оборонительная война. Причем в первых двух случаях строителями национального государства являются не только революционеры, но и контрреволюционеры, не только победители, но и побежденные (кстати говоря, национальное государство может быть создано в том числе и в результате революции, потерпевшей поражение). Разного рода "бархатные" революции в Восточной Европе, в ходе которых решался вопрос о выходе из-под покровительства одной территориальной империи и переходе под покровительство другой, никаких наций не создали. Британия, первое национальное государство нового времени, стала быстро развиваться по пути формирования национальной империи. На этом пути она утратила Северную Америку (где национальное государство сформировалось впоследствии в итоге Гражданской войны), поскольку национальная империя, в отличие от территориальной, может подчинять себе только те народы, которые находятся на существенно более низкой ступени развития.

Создание первого на территории континентальной Европы национального государства - Франции (мы не принимаем в расчет Нидерланды, поскольку создание этого национального государства было результатом стечения множества редких исторических обстоятельств и, не пойди аналогичный процесс в других странах, оно просуществовало бы недолго, а также Швейцарию, которая, будучи замкнута в своих естественных границах, никакого особого влияния вовне не оказывала), походы Наполеона, сопровождавшиеся мощной пропагандой передовых идей, истинность которых была доказана несомненными успехами на поле боя, - все это создало моду, которая во многом определила развитие человечества в последующие годы.

В Европе началось "национальное возрождение". Оно охватило Пруссию, затем и всю Германию, Польшу, что повлекло за собой череду польских восстаний, Венгрию (которая добилась повышения своего статуса в рамках империи Габсбургов), Италию. Великобритания, столкнувшаяся в своей колонизаторской политике с Османской империей, целенаправленно использовала национальный фактор в борьбе с последней (восстание в Греции).

Здесь еще раз необходимо подчеркнуть, что в руках национальной империи национализм - весьма серьезное оружие в борьбе против территориальных империй, которое особенно хорошо тем, что его очень трудно повернуть в обратную сторону. В состав территориальной империи могут входить народы, стоящие на том же, а порой и более высоком уровне развития, нежели исторический и политический центр империи. Умелая пропаганда национальных идей, проводимая среди этих народов, независимо от того, способны они в реальности создать национальное государство или нет, существенно ослабляет территориальную империю. При этом для национальной империи, в которой подвластные народы находятся на существенно более низком уровне развития, такая пропаганда оказывается не очень действенной. Для Великобритании в этом смысле больным местом всегда была и остается до сих пор Ирландия (Северная).

Не обошел процесс национального возрождения и Россию. История России была переосмыслена и переписана как история национального государства (в этой связи и появилась пресловутая "варяжская проблема"). Идеология национального государства была воспринята всеми противниками правящего режима, интеллигенцией. При этом и среди сторонников режима возникло национально-имперское течение - черносотенство (В. Кожинов весьма справедливо указывал на по-своему демократичный характер этого движения). Тем не менее вплоть до своего падения режим оставался территориально-имперским (о чем свидетельствует, в частности, его отказ непосредственно опереться на черносотенство).

Первая мировая война, развал двух крупных территориальных империй - Османской и Австро-Венгерской, а также кризис Российской территориальной империи привели к созданию множества национальных государств в Европе.      Национальными они были только потому, что надо же было их как-то называть, а кроме того, они подходили под выработанное к тому времени определение национального государства, хотя споры по поводу того, что называть национальным государством, продолжаются до сегодняшнего дня.

Сами эти новоявленные национальные государства доказали свою несостоятельность, их власти искали легитимности не у населения своих стран, а у внешних покровителей, в роли которых выступали реальные государственно-политические образования (национальные государства, национальные и территориальная империи). Все оказались втянуты в мировую войну и в результате разошлись между старой, еще со времен феодализма сохранившейся территориальной империей Россией в лице СССР и вновь формируемой территориальной империей, именуемой Евросоюзом.

Здесь следует обратить внимание на экономический аспект процесса формирования национальных государств. Национальное государство может сформироваться только на основе постоянного экономического взаимодействия между различными уровнями системы расселения, то есть на основе целостного и относительно замкнутого внутреннего рынка. Это последнее условие относительной замкнутости предъявляет определенные требования к размеру национального государства и численности его населения. В доиндустриальную эпоху эти требования особого практического значения не имели. В этот период и сформировались такие небольшие национальные государства, как Швейцария и Нидерланды (последнее представляло собой фактически город-государство).

Однако формирование основной массы национальных государств пришлось на период промышленной революции. Внутренним рынком для нарождавшейся и развивающейся промышленности могло стать только значительное по численности сообщество людей. В XIX веке выяснилось, что национальным государством с экономической точки зрения может стать территория с населением не менее нескольких десятков миллионов человек, причем по мере развития экономики этот стандарт постоянно увеличивался.

Соответственно, на территориях с меньшим населением национальное государство просто не могло быть создано, поскольку не было экономического взаимодействия между различными поселенческими структурами. Экономическая структура таких территорий была представлена совокупностью локальных рынков, обеспечение которых товарами промышленности осуществлялось извне; в том же случае, если на данной территории были представлены фрагменты промышленной инфраструктуры, то они были замкнуты на внешние рынки и практически никак не взаимодействовали с внутренними локальными рынками.

Таким образом, по мере развития экономики барьер для вхождения в круг национальных государств постоянно повышался. После Второй мировой войны он вырос до более чем 100 млн. человек, причем ранее созданные национальные государства начали переживать кризис, приведший, в частности, к европейской интеграции. На этом фоне не будут выглядеть такими уж удивительными послевоенный успех Японии, равно как и ее сегодняшний кризис, когда барьер поднят еще выше - до нескольких сотен миллионов человек. Сегодня стандартам национального государства отвечают только США.      Перспективу превращения в национальные государства имеют только Китай и, с меньшей долей вероятности, Индия.

Основным результатом Второй мировой войны было разрушение Британской и начавшей складываться Японской национальных империй. При этом сложившаяся модель мирового устройства оказалась ущербной. США, ставшие лидером западного мира, не стали строить национальную империю. "Холодная война" предоставила США удобную возможность сформировать "мягкую", неформальную территориальную империю "свободного мира", но после развала СССР эта модель тоже оказалась нежизнеспособной. В свою очередь, глобалистский проект, пришедший ей на смену, также быстро показал свою несостоятельность.

Выяснилось, что для его реализации США необходимо на самом деле становиться всемирной империей: либо национальной, либо территориальной. Ни к одному из этих вариантов США оказались не готовы. Как раз наоборот, столкнувшись с явными трудностями, связанными с движением в сторону территориальной империи, США с приходом администрации Дж. Буша сделали упор на восстановление национального контроля над всеми инструментами реализации глобалистского проекта, между прочим, и над национальной валютой (для чего необходима ее девальвация - будет ли она управляемой, покажет время).

Как бы то ни было, необходимо понимать следующее: сложившаяся в настоящее время картина мирового устройства - результат реализации на протяжении достаточно длительного периода времени проекта, который сейчас доказал свою несостоятельность и фактически отвергнут самим его инициатором - США. Американская политика еще по инерции отдельных, как правило, частных вопросах оказывается как бы направленной на реализацию глобалистского проекта, но это потому, что никакого нового проекта пока не выработано.

 

Важность идентичности

Возникает вопрос: а имеют ли практический смысл рассуждения о типах государственного устройства? Может быть, это абстрактная тема, имеющая исключительно академический интерес? Так ли уж важно для страны, и тем более для мира, к какому типу она принадлежит?

На это можно ответить только следующее. Наличие четкой формы государственного устройства (государственной идентичности) является важнейшим конкурентным, если пользоваться принятой ныне терминологией, преимуществом страны в ее взаимоотношениях с другими странами. Страна, обладающая государственной идентичностью, заведомо имеет преимущество перед страной, ею не обладающей. Никакие другие факторы - ни экономическая, ни даже военная мощь не могут быть сильнее этого обстоятельства, а лишь дополняют его (при этом чаще всего сами являясь его следствием).

Еще одно обстоятельство важно для понимания происходящих в мире политических и геополитических процессов. Дело в том, что страны, обладающие государственной идентичностью, являются островками стабильности и предсказуемости в современном мире, в котором господствует тенденция утраты государственной идентичности и как следствие нарастание неопределенности и угроз. В условиях мировых кризисов, а мы, в сущности, сейчас живем в эпоху такого кризиса, только страны, обладающие государственной идентичностью, могут быть уверены в том, что, чтобы с ними не случилось, они эту идентичность сохранят.

В чем слабость страны, не имеющей государственной идентичности? Прежде всего в том, что в ней отсутствует признаваемый теми, кто имеет к этому отношение (хотя бы в пределах элиты), критерий оценки принимаемых решений. В стране есть различные группы населения, связанные с различными, не взаимодействующими друг с другом типами поселений, с различными, опять-таки не связанными друг с другом экономическими структурами. У всех у них есть некоторые интересы, но отсутствие взаимодействия не позволяет эти интересы соизмерять.

Выборы, парламенты, прочие демократические атрибуты не в состоянии этой ситуации изменить. Демократия вообще здесь ни при чем, ее может быть сколько угодно, только толку от нее в данной ситуации мало. Ну представьте себе, крестьянин где-нибудь в Алтайском крае и служащий какой-нибудь западной компании в Москве. Оба русские, но более чуждых друг другу людей представить себе сложно. Конечно, все в мире взаимосвязано, и можно, наверное, построить цепочку взаимосвязей, соединяющую их деятельность и образ жизни; кстати говоря, не обязательно, что все звенья ее будут находиться внутри России. Но вряд ли им придет в голову это делать. А раз так, то это означает, что они ничего не знают друг о друге, ничего друг о друге не понимают. И как и о чем они будут договариваться друг с другом, в чем искать компромисс?

Конечно, они живут в одной стране, и уже хотя бы в силу этого у них может найтись какая-то очень узкая сфера пересечения интересов, по которой они могут договориться. Но чем больше будут расходиться в разные стороны их образы жизни и сферы их деятельности, тем уже будет и сфера компромисса. Это означает, что те требования к государству, которые они могли бы совместно предъявить, минимальны и в перспективе будут сокращаться.

Полностью понять друг друга крестьянин и трейдер смогут только в том случае, если какое- нибудь решение власти болезненно заденет интересы обоих (правда, это будут разные интересы, но источник зла один). Тогда они могут вместе пойти на улицу с криком: "Долой правительство!". Но если они вдруг требуемого добьются, то больше ни о чем договориться не смогут.

Из этого следует один важный вывод. Доминирующая в настоящее время концепция минимизации участия государства (в экономике, в социальном обеспечении, во всех сферах жизни) является доминирующей вовсе не потому, что она научно более обоснованна. Такие вещи научно обосновать нельзя в принципе.      А является она таковой, поскольку просто есть реальное выражение как раз этого самого процесса - сокращения сферы, в которой население большинства стран способно принимать совместные согласованные решения. И связан этот процесс с явно наблюдаемым в последнее время разрушением государственной идентичности.

При этом наблюдается и обратная ситуация - в тех случаях, когда правительства принимают концепцию минимального государства как руководство к действию, происходит разрушение государственной идентичности. Российские критики проводимых в стране реформ чувствуют это, но в рамках принятой терминологии не могут достаточно связно выразить.

На сегодняшний день существуют только две формы государственной идентичности - национальное государство и территориальная империя (традиционного типа либо локальная). При этом следует иметь в виду, что понятия территориальной империи и национального государства, особенно последнее - это модельные понятия. Страна, обладающая реальной государственной идентичностью, обычно находится в некотором промежуточном состоянии между национальным государством и локальной территориальной империей (мы не рассматриваем сейчас ситуации, когда страна играет глобальную роль в качестве национальной империи или многонациональной территориальной империи). Колебание между этими двумя состояниями и составляет суть внутренней политики любой страны. Мы уже говорили о том, что национальные государства возникают на месте локальных территориальных империй. Так вот, обратный процесс превращения национального государства в локальную территориальную империю тоже возможен, более того, наблюдается не так редко, как мы думаем. Если мы посмотрим с этой точки зрения, то увидим, например, что Франция, будучи на определенном этапе своей истории национальным государством, в то же время всегда была в большей степени территориальной империей, нежели Великобритания.

Вообще говоря, сдвиг от территориальной империи к национальному государству, если он соответствует сложившимся социально-экономическим условиям, приводит к усилению государства как такового. Поэтому самоопределение в качестве территориальной империи вовсе не исключает шагов, направленных на развитие структур национального государства, на то, чтобы придать власти дополнительную легитимность. Такое самоопределение просто-напросто означает, что мы понимаем принципиальную невозможность получения властью легитимности исключительно от нации. Источник легитимности власти всегда будет лежать в структурах территориальной империи. Но попытка территориальной империи самоопределиться в качестве национального государства, когда условия для этого отсутствуют, скорее всего приведет к утрате государственной идентичности.

 

Упущенные возможности

На самом  деле, был период времени, когда  Россия была  близка  к тому, чтобы стать национальным государством. Это было в 30-е годы прошлого века. Великая Отечественная война была временем, когда русский народ в первый и последний раз проявил себя как нация. Отсюда и та особая роль, которую играла и играет Великая Отечественная война в сознании людей, ее прошедших, и в сознании последующих поколений, хотя это влияние постепенно сходит на нет и сегодняшняя молодежь уже совершенно не понимает, почему этой войне придается сакральное значение.

То, что Великая Отечественная война была национальным явлением для России, видели многие. Однако при этом, как правило, обращают внимание на внешние признаки: возрождение церкви, апелляция к русской истории, выразившаяся в риторике руководителей, во введении наград, связанных с великими военными деятелями прошлого, в восстановлении старой формы и так далее.

Все это, конечно, было, но суть дела вовсе не в этом. Конечно, власть почувствовала порыв людей и приняла возможные меры для того, чтобы его поддержать, а возможно даже, что и сама прониклась этим порывом. Всех удивившие слова Сталина об особой роли русского народа в войне были неслучайны, как были неслучайны роспуск Коминтерна и переход к прямым репрессиям против целых народов - вполне в духе национального империализма.

Но национальный порыв не мог возникнуть просто так, сам по себе, даже под воздействием такого бедствия, как фашистское вторжение. Он был подготовлен в 30-е годы, и сегодня можно спорить о том, была ли такая подготовка осознанной или нет. В чем выражалась эта подготовка?

Выше уже говорилось, что важнейшим фактором, делающим возможным создание национального государства, является формирование определенной системы расселения. В России на значительной части ее территории создание такой системы расселения невозможно в связи с наличием экономических ограничений. Но советская власть экономических ограничений не признавала. Была создана искусственная система административного деления страны, имитирующая систему расселения, делающую возможным создание национального государства. Но дело не ограничивалось только имитацией. Предпринимались усилия для того, чтобы реальная система расселения подтягивалась к этой искусственной административной системе. Например, чтобы районные центры становились не только административными, но и хозяйственными, культурными и социальными центрами соответствующих сельских территорий: в них строились больницы, библиотеки, дома культуры, промышленные предприятия и т.д. Сегодня многие из этих центров тихо умирают без целенаправленной государственной поддержки, что как раз и доказывает искусственность их происхождения.

Кроме того, была сформирована жесткая система управления, пронизывающая все общество. Теперь все это именуют тоталитаризмом, но в реальности эффект оказался совершенно иным - эта пронизывающая все система власти не только осуществляла передачу управляющих воздействий из центра к низовым ячейкам общества, но и начала служить каналом обратной связи, каналом обратного воздействия общества на власть. То, что это обратное воздействие осуществлялось не в демократической форме, не имеет значения. Демократические процедуры не тождественны демократии, а иногда находятся друг от друга на большом расстоянии.

Помимо всего прочего следует упомянуть еще и массовое перемещение людей в новые места жительства: да, часто насильственное или полунасильственное, но в результате него многие перестали считать себя тверскими, рязанскими, липецкими или еще какими-то местными жителями. При этом они чаще всего не становились советскими (это уже в гораздо более позднее время), а становились русскими.

Почему же национальный порыв русского народа, так ярко проявившийся в годы войны, исчерпал себя вскоре после нее, оставив только смутные воспоминания, напоминающие мифы о древних героях? Тому было множество причин. Прежде всего, формирование русской нации вступило в глубокое противоречие с существованием СССР в том виде, в каком он пребывал в то время. Именно тогда возникла реальная историческая развилка - территориальная империя могла превратиться в национальную или же, сбросив с себя имперские территории, стать просто национальным государством.

Однако даже более мягкий первый вариант осуществить было невозможно с практической точки зрения. Ведь тогда надо было бы как минимум отказаться от завоеванного в ходе войны доминирования в Восточной Европе, поскольку национальная империя в принципе не может подчинять себе народы, находящиеся на том же уровне развития, тем паче более высоком. Могла ли нация, сформировавшаяся в ходе ужасной кровопролитной войны, позволить своим правителям отказаться от завоеваний, в этой войне достигнутых? Впрочем, этот вариант был невозможен и с теоретической точки зрения, что мы ранее разобрали на примере Испании. Практически 10 лет проблема трансформации России находилась в подвешенном состоянии, пока не был сделан окончательный вывод в пользу сохранения территориальной империи.

Но теоретически другие пути в тот момент были возможны, и о них можно было размышлять, не впадая в логические противоречия. Именно в то десятилетие зародилось такое явление, как "почвенничество" в разных его ипостасях. Тогда же сформировался и русский имперский национализм, который долгое время себя не проявлял, поскольку довольствовался тем, что просто воспринимал СССР как национальную империю, но после его распада мгновенно поднял голову.

Сейчас уже можно сказать, что никакой другой вариант развития событий, кроме сохранения территориальной империи, реализоваться и не мог. Как уже было сказано, система расселения - это только структура, в рамках которой естественным образом происходит, с одной стороны, освоение городским сознанием негородских территорий, пространств, с другой - сельское сознание приспосабливается к сосуществованию и взаимодействию с городом. Именно в результате этого двустороннего процесса и складывается национальное государство.

В России всегда городское сознание было в дефиците. Это отдельная тема, которая требует специального исследования. Скажем лишь, что массовое переселение вчерашних сельских жителей в города, начавшееся в 30-х годах и особенно усилившееся в 40-60-х, не только не способствовало ускоренному формированию городского сознания, но, наоборот, привело скорее к размыванию этого сознания в городах, к одеревенщиванию городского сознания.

 

Загадочная русская душа

В загадочной русской душе, если внимательно к ней присмотреться, нет на самом деле ничего загадочного. Просто в голове у каждого родившегося и воспитанного в России человека царит невероятная путаница понятий, касающихся определения того, что же такое Россия. Такая же путаница царит и в головах западных специалистов, занимающихся Россией, но в связи с их малочисленностью это обстоятельство никак не влияет на общее состояние сознания западного общества.

Понятно, откуда эта путаница берется. Россия - средневековое феодальное государственное образование, территориальная империя, сохранившаяся до нашего времени. В мире есть еще только одна такая же империя - Китай, может быть, Индия (но тут за недостатком информации судить трудно), но они не в Европе находятся и вообще существуют в другом историческом времени, а потому их особенности считаются чем-то само собой разумеющимся (идет ли в Китае сейчас формирование национального государства - вопрос, требующий специального изучения). В мире еще есть одна виртуальная территориальная империя - халифат, и ее присутствие в сознании мусульман сильно осложняет формирование национальных государств в зоне распространения ислама. Только Турция с огромным трудом смогла сформироваться и сохраниться как национальное государство. С большими трудностями сталкиваются Египет и Пакистан. В Иране проект построения национального государства потерпел неудачу. Попытка Саддама Хусейна построить локальную территориальную империю в Ираке была прервана интервенцией США, которые решили, исходя из общераспространенных теоретических установок, сразу создать в этой стране национальное государство. Что из этого вышло, мы все хорошо видим. Теперь там господствует халифат.

Кстати,  такая  же  виртуальная  империя  существовала  в   средневековой  Европе  -  папство, причем на той же самой территории, что и реальная Священная Римская империя. Конфликт этих двух империй (гвельфов и гибеллинов) во многом предопределил особенности исторического развития Западной Европы.

Так вот, Россия находится в Европе, активно с ней взаимодействует, а были периоды (и не так давно), когда она играла важную роль в европейских событиях. За последние три столетия в Европе образовались (и даже успели исчезнуть) национальные государства и империи.

Современное историческое мышление сформировалось в эпоху выработки национальных мифологий и становления национальных государств. Это обстоятельство не могло не наложить своего специфического отпечатка на общепризнанную картину исторического развития, согласно которой вся история - это история становления национальных государств. Это мы теперь можем сказать, что появление национальных государств - явление, во-первых, во многом случайное, во-вторых, возможное только на определенных территориях в определенные моменты времени, а вовсе не везде и всегда, в-третьих - преходящее. Два века назад все это было еще неизвестно, а за прошедшее время сформулированные тогда понятия приняли характер догмы.

Раз история есть история становления национальных государств, то неизбежно возникало искушение применить эту схему и к России. Причем не только у европейских философов и историков, но и внутри самой России в пресловутых образованных кругах, всегда готовых подхватить и распропагандировать любую мысль, пришедшую с Запада.

Россию пытались и до сих пор пытаются отождествить то с национальным государством, то с национальной империей. Поскольку же Россия ни тем ни иным не является, постольку возникает зазор между схемой и реальностью, который и пытаются заполнить рассуждениями то о загадочной русской душе, то о какой-то исторической ущербности русских (нация рабов), то, наоборот, об историческом величии (соборный человек), и прочими выдумками.

Понятия "национальное государство" или "территориальная империя" - это не просто слова, ярлыки, навешиваемые на то или иное явление в целях удобства классификации. Это целостные логические конструкции. То, что естественно для национального государства, не может быть автоматически перенесено в территориальную империю только потому, что это работает, без тщательного выявления всех условий и обстоятельств такого переноса. Ежели такой перенос осуществляется, причем, как правило, он всегда связан с насилием, то у населения территориальной империи начинается распад сознания, ибо ему приходится думать и действовать в двух разных логических конструкциях, причем обе они уже не являются целостными.

Так вот, Россия есть территориальная империя, про которую принято думать, что она национальное государство или национальная империя, которая сама про себя привыкла думать, что она либо тем, либо другим на деле и является. Вся загадочность русской души заключается в том, что человек, думая о себе, что он гражданин национального государства, живет по реальным законам территориальной империи, и глубинные, базовые слои его сознания все-таки порождены именно этим обстоятельством.

 

Элита и общество

Территориальные империи бывают разные, но всем им присущи некоторые общие принципы.

Прежде всего, в территориальной империи верховная власть отчуждена от населения - население не считает верховную власть своей. Это не недостаток, как может показаться, если взять за образец модель национального государства. Это не результат порабощения. Реальное порабощение, если и имело место, то только в отношении отдельных частей территориальной империи и только в период их присоединения. Да и то, картина порабощения обычно в истории приукрашивается, что вызвано опять-таки национально-государственническим взглядом на историю.

Отчуждение власти от населения в территориальной империи - это ее важнейшее естественное свойство. Основная задача имперской власти - легитимация той силовой власти, которую непосредственно осуществляют феодалы. То, что сейчас эти феодалы называются по-другому, принципиального значения не имеет. Гораздо более важным является то, что современная империя имеет две феодальных иерархии - региональную и отраслевую (бюрократическую). Это существенно усложняет управление, но эта тема выходит за рамки статьи.

Посмотрим  на  ситуацию  с  точки зрения отдельного феодала. Перед ним постоянно стоит вопрос о том, почему и на каких основаниях он осуществляет властные функции на данной территории. Его власть может быть оспорена кем угодно: его поданными, его слугами, другими феодалами. Конечно, многое здесь основано на насилии, но не надо придавать этому фактору особое значение. Для осуществления насилия феодал вынужден вооружать определенных людей, а кто защитит его от насилия с их стороны? Конечно, можно пытаться возвести природу своей власти к Богу, но в условиях единобожия это невозможно. Слишком сильно несоответствие: где Бог, а где вот этот конкретный, всем хорошо известный человек?

Феодальная власть нуждается в легитимации со стороны власти более высокого порядка, причем власти, максимально отчужденной от подданных (в противном случае возникнет тот же самый вопрос). Власти, которая именно в силу своей отчужденности может восприниматься как божественная. Не случайно большинство территориальных империй в начальный период своего существования так или иначе были одновременно и конфессиональными империями.

Территориальная империя - это совместный проект верховной власти и элиты, осуществляемый на некоторой населенной территории. Первоначально эти проекты носили ярко выраженный религиозный характер, в дальнейшем их содержание модифицировалось, но принципиально важным является то обстоятельство, что характер этих проектов лежит в сфере "идеальной", поскольку лишь здесь возможна настоящая легитимация всей системы власти. Если брать Россию, то помимо проекта "Москва - Третий Рим", были еще панславизм, мировой коммунизм. Из нереализованных, но имеющих богатую интеллектуальную историю проектов можно назвать евразийство. Впрочем, этот последний проект, возможно, когда-то и имел под собой реальные основания, но проиграл более ясному и четкому проекту "мирового коммунизма" (а еще вернее сказать - потерпел поражение в Русско-японской войне), сегодня же он есть не более чем теоретические упражнения в геополитике.

Верховная  имперская  власть  не  может  ставить  перед  собой  задач,  вытекающих   из потребностей внутренней жизни подвластной территории и ее населения. Хотя бы потому, что у нее нет никаких инструментов, с помощью которых эти потребности можно было бы выявлять и структурировать в соответствии с их приоритетами. Это положение верно и для современного информационного этапа общественного развития, который только создает иллюзию возможности такого выявления. Впрочем (и это принципиально важный момент), само население в своей массе от верховной власти ничего подобного не требует.

Разумеется, такое требование время от времени возникает, причем может затрагивать многих людей, склонных к тому, чтобы накладывать на территориальную империю мыслительную рамку национального государства. Поскольку, как уже говорилось, история России в том виде, как она разработана в основном массиве учебной, научной и художественной литературы, - это история национального государства. И соответствующая мыслительная рамка в головах людей всегда присутствует. Другое дело, что подавляющее большинство людей историей не интересуются, и она в круг предметов их мыслительной деятельности не входит.

Но у тех, кто интересуется, а это, как правило, наиболее образованная и активная часть населения, естественно, возникают разного рода иллюзии. Они начинают считать, что существует такой феномен, как национальные интересы, причем, как правило, выдают за таковые свои собственные, личные или групповые интересы (механизм сведения и иерархизации таких интересов отсутствует). Естественно, что подавляющее большинство считает, что государство не защищает то, что в их представлении является национальным интересом. При этом, поскольку история России весьма богата и разнообразна, в ней всегда можно найти периоды, когда государство якобы соответствующие интересы отстаивало, - отсюда разноголосица мнений в оценке различных исторических периодов, которая нашла свое отражение, в частности, в принятой сейчас символике государства российского. Заметим, что в СССР история России, хотя и преподавалась, но была приравнена чуть ли не к краеведению. Основной упор в изучении истории делался на развитии классовой борьбы и революционных идей, а в вузах преподавалась исключительно история КПСС. Патриоты очень огорчались по этому поводу. Многие из них выступили в конце 80-х годов за ликвидацию коммунистического режима и СССР. В результате выяснилось, что с ликвидацией этих последних исчез и сам предмет патриотического поклонения; в результате образовался противоестественный союз левых и патриотических сил, который естественным образом привел к полной дезориентации и тех и других. При этом никакого сколько-нибудь самостоятельного патриотического проекта за все это время создано не было.

Важнейший вывод, который можно сделать на основании российского опыта последних 20 лет и который находит подтверждение в российской истории, это тот, что населению территориальной империи ее верховная власть безразлична. Это не имеет никакого отношения к демократии. Если верховную власть предлагают выбирать, то население готово это делать: для того только, чтобы на следующий день после выборов сказать, что власть сама по себе, а мы сами по себе. У власти свои игры, у нас - свои, и пусть она нас не трогает, а мы ее вообще трогать не собираемся.

Но и степень готовности населения к участию в демократических процедурах не следует преувеличивать. Население не собирается думать за власть и само определять претендентов на высший пост. Это обязанность самой власти, и если она ее не выполняет, если пытается возложить эту обязанность на население, то вот тогда и следует ожидать смуты, вплоть до пресловутого русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Потому как если власть не справляется со своей прямой обязанностью, то возникает вопрос, зачем какая-то власть вообще нужна (о том, что нужна, например, другая власть, и речи быть не может).

Это с одной стороны, а с другой - не следует рассчитывать на то, что население будет проявлять чудеса героизма, да хотя бы просто пальцем пошевельнет в поддержку верховной власти, если она по тем или иным причинам окажется в кризисной ситуации. В эту ловушку в свое время попали лидеры ГКЧП. Они ориентировались на результаты референдума по сохранению СССР, на данные социологических опросов, согласно которым меры по наведению порядка должны были получить поддержку подавляющего большинства населения.

И ведь все это было правдой. Даже в Москве действия ГКЧП большинство жителей встретило равнодушно, а многие даже и одобрили. Но это же большинство так же равнодушно смотрело, как ГКЧП признал свое поражение перед незначительным меньшинством активного населения, а потом спокойно отреагировало и на ликвидацию СССР. Так что результаты голосований и высокие рейтинги ни о чем не говорят и, главное, не освобождают власть от решения тех задач, которые она с точки зрения населения решать обязана. И самой главной задачей является сохранение и поддержание самой власти.

На самом  деле  равнодушие  населения к  верховной власти вовсе  не  означает, что его настроения никак на верховную власть не влияют. Это влияние есть, только реализуется оно в иных формах, нежели это принято считать (опять-таки принято в мыслительной рамке национального государства). Естественно, никакой такой "оранжевой", "каштановой" и тому подобной революции в России произойти не может. Разве что ретивые "контрреволюционеры" ее специально организуют для того только, чтобы придать предметность своим бредовым прогнозам.

Население территориальной империи по собственной воле и по собственному почину на верховную власть покушаться никогда не будет (разве что отдельные группы столичного населения). Оно вообще не знает, как правило, как устроена власть, и не особенно интересуется. Если население что-то не устраивает, то оно ищет и находит виновного среди тех, кто, по его мнению, осуществляет власть непосредственно здесь и сейчас (хороший царь и плохие бояре). Как известно, первыми и часто единственными, кто страдает (в том случае, например, когда пенсионеры считают, что размер полученной пенсии меньше того, на который они имеют право), являются работники Сбербанка.

Как бы то ни было, население оказывает давление на элиту. И если давление оказывается достаточно сильным, таким, которое вносит в ее ряды смятение и раскол, вот в этом случае уже сама элита начинает ставить вопрос о верховной власти. При определенных обстоятельствах замена верховной власти выглядит единственным способом спасения элиты и отдельных ее представителей. При этом и рейтинг верховной власти начинает стремительно падать - не потому, что население начинает как-то иначе к ней относиться. А потому, что в такие моменты выясняется, что рейтинг - это отражение отношения к верховной власти именно элиты. Население думает о верховной власти именно то, что думает о ней элита.

Для системы власти в территориальной империи главной и единственной угрозой является имперская элита. И управление территориальной империей - это управление элитой. Если население территориальной империи не требует от верховной власти, чтобы она ставила какие-то задачи, то для элиты наличие таких задач является жизненно важным. Почему? Да потому, что именно служение имперским задачам делает элиту элитой. Отсутствие таких задач ставит под сомнение право каждого отдельного представителя элиты на осуществление его непосредственных властных полномочий.

Для губернатора, избранного населением, сам факт его избрания еще недостаточен для того, чтобы считать себя легитимным правителем (и уж тем более недостаточен для второго и следующих эшелонов региональной власти). Ощущение полной легитимности у него может возникнуть только в двух случаях.

Первый - это когда он ощущает себя важным элементом, встроенным в систему достижения имперских задач (да, пресловутым винтиком, по поводу которого так изгалялись в свое время демократы). С этой точки зрения губернаторам все равно, как они губернаторами становятся - через выборы или через назначение. По большому счету это безразлично и всем прочим. Важно лишь только, чтобы была поставлена имперская задача, с которой губернатор мог бы сверять свою деятельность.

Второй - когда он начинает отождествлять себя с населением подвластной территории, то есть вольно или невольно начинает проводить антиимперскую политику. Эта вторая возможность существует на самом деле только в тех регионах, где есть предпосылки субнациональной государственности (независимо от того, являются ли они великоросскими или в них преобладающим является иной этнос).      В этом случае выборность является важным фактором. При этом переход к назначению, если он не связан с постановкой имперских задач, скорее всего просто будет способствовать дестабилизации ситуации.

Ощущение неполной легитимности развращает элиту, но, что еще важнее, резко снижает ее устойчивость в тех случаях, когда население начинает оказывать на нее давление. Между прочим, население хорошо чувствует, когда элита слаба - тогда-то оно и начинает на нее давить. Если элита оказывается устойчивой к давлению, то и давление прекращается само собой.

Помимо придания системе власти легитимности, наличие имперской задачи важно для элиты еще в одном отношении: оно дает четкий и ясный критерий для оценки деятельности отдельных представителей элиты и, следовательно, движения внутри иерархии. При условии, естественно, что сама верховная власть в своих решениях ориентируется на решение этой задачи.

 

Принципы организации и задачи власти

Теперь мы можем уже выделить основные принципы организации системы власти в территориальной империи и связанные с ней проблемы.

1. Легитимность системы власти в территориальной империи основывается на наличии некоторой задачи.

По умолчанию, если имперская задача не формулируется в явном виде, предполагается, что таковой является расширение империи. Мы это очень хорошо видим на примере Европейского союза, который, превратившись в территориальную империю без ярко выраженной верховной власти, не может поставить и разрешить ни одной содержательной задачи, кроме как тупо расширяться. Уже сейчас эта стратегия постоянной экспансии порождает серьезные внутренние проблемы. Дальнейшее расширение, особенно на Балканах и в Малой Азии, сделает эти проблемы скорее всего гибельными для Евросоюза, породив новую волну "национальных возрождений", прежде всего в Западной Европе, признаки которой мы видим уже и сейчас.

Идея расширения империи (в пределе - построения мировой империи) достаточно широко представлена в истории, но вовсе необязательна, а для современной России, по- видимому, и совершенно нереалистична. Если империя перестает расширяться, не выработав при этом иной содержательной имперской задачи, она исчезает. В благоприятном случае она становится национальным государством, в неблагоприятном - распадается на неустойчивые постимперские территории. Российская империя смогла выжить после 1917 года (что было вовсе не обязательно), начав строить социализм, а то, что она при этом еще и расширилась, так это именно потому, что сохранилась как государственное образование в условиях кризиса других государственных образований.

В принципе содержание имперской задачи может быть любым. Как уже говорилось, в территориальной империи все равно отсутствует механизм выявления и сопоставления внутренних интересов, поэтому не надо и пытаться выводить это содержание изнутри. И уж тем более нельзя, чтобы в качестве имперской задачи ставилась и решалась задача, задаваемая одной из групп населения, ибо тогда взаимоотношения между этой группой и элитой будут приобретать сюрреалистический характер, как это и происходило в 90-е годы.

2. Имперская задача должна быть идеальной по своей сути.

Прагматичные формулировки, вроде уже опробованного и, похоже, похороненного "удвоения ВВП", предполагают рациональное их восприятие. При этом неизбежно появление множества частных трактовок задачи, не говоря уже о том, что возможность ее достижения может быть поставлена под сомнение.

Здесь уместно сказать несколько слов о природе верховной власти в территориальной империи.

Если смотреть на дело с формальной точки зрения, то здесь верховная власть обладает властными полномочиями, несравнимыми с теми, которые имеет власть в национальном государстве. На самом деле это иллюзия. И дело не в том, что верховная власть "ограничена удавкою", хотя удавка - традиционный механизм, к которому прибегает имперская элита всякий раз, когда действия верховной власти угрожают самой системе власти. Ограничения верховной власти трудно формализовать, но это не делает их менее жесткими. Можно сформулировать следующее общее правило: в рамках четко эксплицированной и принятой элитой имперской задачи верховная власть может делать все, что угодно, используя любые имеющиеся в ее распоряжении инструменты. Если же она применяет эти инструменты в целях, не вытекающих из такой имперской задачи, то, как бы все это ни обосновывалось, это будет воспринято элитой, а вслед за ней и обществом как "несоответствие занимаемой должности".

При правильной постановке дела верховному правительству заниматься собственно "злодействами" не надо. Его главные инструменты управления - это формулирование имперской задачи и поддержание образа имперской власти как власти, эту идею реализующую, то есть ее прагматизация (об этом в следующем пункте). "Злодейства" будет с превеликим удовольствием совершать элита в целом, поскольку все они все равно будут списаны на счет верховной власти. Тут от верховной власти требуется не столько поощрять элиту, сколько бороться с "головокружением от успехов".

Надо понимать следующее: территориальная империя - явление, которое существует в обществе, в котором доминирует сельское, неструктурированное сознание. И даже если в этом обществе большинство населения формально живет в городах, это принципиально дела не меняет. Происходит приспособление сельского сознания к городским условиям, его искажение, видоизменение, но в своей основе оно остается. Этот процесс нуждается в изучении, тем более что он влечет за собой и приспособление городской среды к формам этого сознания.

Имперская власть основывается в том числе, а может быть, даже и в первую очередь на том, что она является носителем более высокого сознания: структурированного, правового, в конце концов. Именно в этом смысле Пушкин называл современное ему российское правительство "единственным в России европейцем", что вовсе не мешало ему относиться к нему критически. Это более высокое сознание верховной власти как раз и связано с наличием имперской задачи, с понимаем ограниченности собственной власти, с необходимостью пользоваться ею только в строго установленных рамках. Более того, поскольку "европейские" ценности так или иначе, хотя бы в форме культурных образцов, необязательных для подражания, но служащих критерием оценки деятельности других, в сознании значительной части населения и элиты присутствуют, то это должно накладывать дополнительные ограничения на верховную власть.

3. Управление элитой осуществляется через прагматизацию идеальной имперской задачи, причем монополия на трактовку и прагматизацию принадлежит верховной власти. Поскольку имперская задача носит идеальный, и даже сакральный характер, постольку элита может только слепо служить ей. Если элита начнет о ней рассуждать, то ни к чему хорошему это не приведет.

Другое дело, что элита должна понимать, как именно служить имперской задаче в каждый данный момент. Поэтому в каждый данный момент имперская задача должна быть прагматизирована, то есть должно быть понятно, кто и что должен делать для имперской задачи и как его действия будут оцениваться. Также должно быть ясно, какая часть элиты является препятствием для реализации имперской задачи, почему именно и какая судьба ее ждет, если она не изменит своего поведения.

Искусство управления в территориальной империи в этом и заключается: в умении прагматизировать имперскую идею и в умении своевременно прагматизацию изменять, не ставя саму имперскую идею под сомнение.

4. Реализация имперской задачи должна быть организована таким образом, чтобы она затрагивала население лишь в той степени, в какой единство и степень мобилизации элиты позволяют выдержать обратное давление населения.

Не надо думать, что где-то в природе существует такая идея, на реализацию которой можно мобилизовать население территориальной империи. Любая такая идея будет населению безразлична, за исключением некоторой его части, живущей национально-государственническими иллюзиями. В 1914 году царя, начавшего войну с немцами, радостно приветствовали все слои общества; спустя два с половиной года не нашлось никого, кто бы вступился за свергнутого царя. Почему? Да потому, что впервые в истории реализация имперской задачи потребовала мобилизации усилий всего населения (все предыдущие войны, даже война 1812 года, велись регулярной армией). Царьград, славянское братство, верность союзникам - все эти якобы привлекательные лозунги, как оказалось, были хороши до тех пор, пока не затронули интересов населения. Франция, бывшая в то время национальным государством, выдержала, хотя пострадала от войны в гораздо большей степени. Между прочим, необходимость постоянной смены направления прагматизации имперской идеи связана именно с этим обстоятельством. Чем дольше отрабатывается одно направление, тем больше давление на население, и тем меньше солидарность элиты (под это направление выстраивается и замыкается своя вертикаль тех, кто получает награды и привилегии, в то время как вся остальная элита оказывается не у дел).

Необходимость учета всех этих факторов, которые, как правило, невозможно формализовать, и порождают "византийский" стиль управления территориальной империей.

 

Что делать?

Оценим  нынешнее  состояние  России  как  территориальной  империи. То, что и население и элита хорошо понимают, в каком именно обществе они живут, доказывается тем, что, как только верховная власть просто прекратила эксперименты, связанные с попытками построить национальное государство, почти сразу же вся общественная структура воспроизвела традиционную модель "Московского царства". Сопротивляется лишь ничтожное и все более теряющее свое влияние меньшинство.

В то же время имперской структуре не хватает имперской идеи, в результате чего элита развращена, расколота и в значительной степени ослаблена. Проявляется это в пресловутом вопросе о преемстве, причем, как только этот вопрос усилиями элиты превратится в вопрос, который начнет ставить перед собой население (пока оно себе его не ставит, но до этого осталось совсем немного), спасти Россию от распада не сможет уже ничто. Помимо внутренних причин, которые мешают сегодняшней России и ее верховной власти достроить здание территориальной империи до конца, есть причины и внешние. Это отношение Запада.

Впрочем, внешние и внутренние причины настолько переплелись, что разобраться, что на что влияет, достаточно трудно. При этом в проблеме Запада можно выделить две составляющие.

1. Россия как государственное образование было помехой в той модели мирового развития, которую до недавнего времени выстраивал Запад, прежде всего США. Сейчас произошла заминка в реализации этой модели. Приведет это к отказу от нее или она будет модифицирована, сейчас сказать трудно. Можно только сказать, что Россия может существенным образом повлиять на принятие решения, о чем в следующем пункте. На самом деле сегодня сохранение России выгодно как Западу в целом, так и США в частности. Запад гораздо более обеспокоен сейчас именно перспективой ослабления и дезинтеграции России, нежели теми мерами, которые предпринимаются для того, чтобы этот развал допустить. Россия в настоящее время находится в окружении стран, сохраняющих государственную идентичность.

Прежде всего следует сказать о Китае, который бурно развивается в качестве территориальной империи, причем у него есть все предпосылки для того, чтобы со временем превратиться в национальное государство и далее в национальную империю. Если Россия не сохранит своей государственной идентичности, то основная часть ее территории, на которой сосредоточена большая часть полезных ископаемых, окажется в китайской зоне экспансии.

Особо следует сказать о халифате. Выше уже говорилось, что виртуальная территориальная империя в современных условиях имеет значительные преимущества по сравнению с другими государственными образованиями, поскольку может осуществлять свою экспансию, не обращая внимания на нормы международного права. При этом в зонах, в которых отсутствует государственная идентичность, идеи халифата распространяются стремительно. При этом русскому населению России совсем не обязательно переходить в ислам, хотя и это явление получает все более широкое распространение. Идея союза (симфонии) православия и ислама, который якобы существовал в прошлом на протяжении достаточно длительного периода времени и был разрушен благодаря козням Запада и проискам католической церкви, уже пропагандируется и встречается вполне сочувственно. В любом случае католичество представляется большинству населения большим злом, нежели ислам.

При  этом  следует  иметь  в виду,  что  халифат  не  предъявляет  сколько-нибудь     высоких требований к уровню развития городского сознания населения, в отличие от европейского проекта. Учитывая, что после ликвидации СССР в России произошла явная ремиссия сельского сознания, причем структур, поддерживающих и развивающих городское сознание, просто-напросто не осталось (за исключением производственных структур, связанных с иностранным капиталом), то привлекательность мусульманского проекта становится очевидной. В сущности, его реализации сегодня препятствуют только остатки городского сознания в массах населения, воспитанных еще в СССР.

При этом деградация городского сознания, которая уже и сейчас идет быстрыми темпами, а в случае, если произойдет утрата государственной идентичности, примет обвальный характер, будет служить главным препятствием для интеграции России или даже хотя бы ее европейской части в структуры Евросоюза. В любом случае утрата Россией своей государственной идентичности не принесет Западу никаких выгод, а вот проблем добавит огромное количество.

Проблема же заключается в том, что политика западных стран обладает огромной инерцией.

Это прежде всего инерция бюрократических машин, но это также и инерция интеллектуальная, и психологическая. Особенно ярко эта инерция выражена в Европе, впрочем, тут это даже не столько инерция, сколько невозможность остановить процесс расширения, которым только и может существовать сегодня это государственное образование. Причем Россия для Евросоюза - объект очень удобный. Всем ясно, что вступление России - вещь совершенно нереальная, но вести об этом переговоры, находить новые форматы, выдвигать инициативы - всем этим можно заниматься сколько душе угодно. Если Россия в какой-то момент самоопределится, то всей этой халяве придет конец.

2. Как уже говорилось, Запад не знает, что такое территориальная империя. Его политическое мышление по крайней мере последние три столетия развивалось в парадигме национальных государств и национальных империй, с тех пор, когда и самих национальных государств еще не было. Естественно, Запад понимает, что применение этих категорий к России не работает, но к какой категории ее отнести, не знает. В результате и получается загадочная страна, населенная народом то ли недоразвитым, то ли наделенным загадочной душой. А сами русские поддерживают это заблуждение, возвращая Западу его же собственные ошибки, этой самой загадочной душой переработанные и усугубленные.

Сам Запад не опознает в себе самом (вернее, в своей части) новой территориальной империи. Он продолжает думать, что это какое-то новое политическое образование - союз национальных государств. Но если в начале (когда в ЕС входили страны, находящиеся на приблизительно одинаковом уровне развития) такое понимание могло иметь под собой почву, то сейчас оно никуда не годится. И пока Евросоюз ведет себя как нормальная территориальная империя, думая сам про себя, что он что-то другое, он будет и дальше проигрывать на мировой арене, как проигрывает сейчас, как только США самоопределились в качестве национального государства. Европейские интеллектуалы уже бьют тревогу, призывают Евросоюз прекратить экспансию и заняться внутренними проблемами, не понимая, что он сделать сейчас этого не может в принципе.

Необходимо ввести в политический и научный оборот понятие территориальной империи, признать неизбежность существования подобных государственных образований в наше время и их роль в современной политической структуре мира, определить их отличия от других видов государственных образований, найти и описать закономерности развития и управления.

Если Россия выступит с такой инициативой, то на первых порах это вполне сойдет за имперскую идею: хватит ходить в мировых изгоях, у нас есть своя собственная, сложная, но вполне понятная и закономерная история, и мы ее готовы защищать и отстаивать, равно как отстаивать свое собственное особое бытие.

Конечно, при этом появятся обиженные. Тот же Евросоюз, возможно, вряд ли спокойно отнесется к тому, что его называют империей не метафорически, а в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. И уж тем более с трудом воспримет разговор о своей неполноценности в качестве таковой. Впрочем, в этом можно найти поддержку у тех европейских стран, которые еще сохранили остатки самоопределения как национальных государств, например Германии, и которым будет легче позиционировать себя в этом государственном образовании. Конечно, будет трудно объяснить полякам, например, что у них никогда не было, нет и не будет национального государства, равно как и прибалтам, что вся их русофобия происходит от сознания их собственной несостоятельности как национальных государств. Но это как раз не так плохо: в конце концов, русских достаточно долго выставляли дураками, пора и другим понять, что это значит, тем более что на деле ничего обидного во всем этом нет, а есть только география и демография. Не заслуга англичан в том, что они живут на большом и удобном острове - кто-то же должен был там жить. Если все сделать правильно и грамотно, то Россия сумеет задать на какое-то время мировую повестку дня, поскольку миру придется в этом случае многое пересмотреть в своих подходах к истории, к современности, к будущему. И начать считаться с Россией как с полноценным и важным участником процесса этого пересмотра.