Корея, Ближний Восток, Индия, ex-СССР, Африка, виды управленческой деятельности, бюрократия, фирма, административная реформа, налоги, фондовые рынки, Южная Америка, исламские финансы, социализм, Япония, облигации, бюджет, СССР, ЦБ РФ, финансовая система, политика, нефть, ЕЦБ, кредитование, экономическая теория, инновации, инвестиции, инфляция, долги, недвижимость, ФРС, бизнес в России, реальный сектор, деньги |
Центральный вопрос экономической науки30.04.2021Чтобы понять характер дискуссий в экономической науке, нам необходимо начать с азов, с того, как эта самая наука устроена и каковы ее базовые предпосылки, задающие структуру этих самых дискуссий. Экономика – общественное явление. Множество людей постоянно принимают решения, реализуют их, и в итоге вся эта совокупность решений в сочетании с деятельностью по их реализации формирует состояние экономики. Конечно, не все решения, которые принимают люди в своей жизни, являются экономическими, и не все они, наверное, оказывают влияние на экономические результаты. В принципе вопрос о том, в какой мере можно рассматривать экономику в отрыве от других общественных явлений является предметом постоянной дискуссии. Но это проблема выходит за пределы той задачи, которая сейчас передо мной стоит, поэтому я оставлю ее в стороне. Будем, как и большинство экономистов считать, что решения людей можно разделить на экономические и неэкономические, причем первые влияют на состояние экономики, а вторые нет. К числу экономических решений относятся решения о том, что производить и с помощью каких технологий, что покупать и продавать и по каким ценам, вообще все решения, связанные с деньгами или денежными оценками. Еще раз повторю – это не значит, что я считаю такое разделение корректным. Но передо мной и так стоит непростая задача, и я не хочу ее усложнять вопросами, которые не имеют к ней непосредственного отношения. Итак, состояние экономики определяется решениями (далее я буду опускать указание на то, что речь идет о решениях, претворяемых в деятельности) людей или, как принято говорить, индивидов. Но вот дальше возникает вопрос: а как соотносятся друг с другом эти решения. Противоречат они друг другу или нет? Я считаю, что это центральный вопрос экономической теории и далее сосредоточусь на его обсуждении. На этот вопрос возможны два прямых ответа: да – нет, и один уклончивый: когда как. Рассмотрим каждый из ответов и посмотрим, какие следствия из каждого из них вытекают. 1. Можно ответить на заданный вопрос положительно, то есть предположить, что решения индивидов противоречат друг другу. Вообще говоря, подавляющее большинство простых обывателей, то есть людей, не искушенных в тонкостях экономической теории, скорее всего, согласится с этим. Мир с их точки зрения устроен несправедливо, и можно привести множество примеров, свидетельствующих об этом. Это и хроническая бедность, и разрыв в уровне доходов как внутри той или иной страны, так и на международном уровне. Работники в развивающихся странах считают, что их тяжелый труд оценивается гораздо ниже, чем аналогичный или более легкий труд людей в развитых странах (Чанг Ха Джун посвятил этому вопросу одну из глав в своей книге «23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм»). Работники в развитых странах считают, что торговля с развивающимися странами отнимает у них рабочие места (а потому охотно поддержали Трампа в ходе президентских выборов). Ярким свидетельством отсутствия гармонии в мире являются кризисы. Список можно продолжать бесконечно. Но давайте подойдем к этому вопросу не с точки зрения рядового обывателя, а с точки зрения ученого. Он должен дать структурированное описание экономического устройства общества. Но если он будет исходить из того, что решения индивидов противоречат друг другу, то как структурировать этот хаос человеческих взаимоотношений, эту постоянную войну всех против всех. Или ему следует признать, что никакая экономическая теория в принципе невозможна? Итак, предположение о противоречивости решений индивидов, на первый взгляд, делает невозможным какое-либо теоретическое осмысление экономики. Забегая вперед, скажу, что такой вывод был бы преждевременным. Во-первых, примеры построения экономической теории, исходя из этой предпосылки, есть (например, марксизм). Во-вторых, моя задача как раз и заключается в том, чтобы показать, как такая теория может быть построена. Но подробнее об этом позже. Пока моя задача заключается в том, чтобы описать, какие последствия для экономической науки имеют различные ответы на поставленный мной вопрос. Поэтому перейдем к следующему пункту. 2. Мы можем дать отрицательный ответ на вопрос о том, противоречат ли решения индивидов друг другу. Тогда можно сформулировать последовательную и логически почти безупречную исследовательскую программу. Отталкиваясь от индивидуальных решений, мы можем построить модель, которая однозначно покажет, как на их основе формируется состояние экономики в целом с ее характерными особенностями. Отталкиваясь от реального состояния экономики и ее характерных особенностей, мы можем скорректировать наше представление о том, как индивиды принимают решения, или о том, как устроена модель взаимной реализации этих решений. Опираясь на результаты исследований, экономическая наука может оценивать последствия государственной экономической политики в области налогообложения или регулирования. Государственная политика тем или иным способом (известным науке, раз она имеет модель принятия решений) влияет на решения индивидов и, следовательно, формирует другое состояние экономики. Следовательно, можно сравнивать различные политики и на этой основе давать рекомендации, в чем и заключается практическая ценность экономической науки для общества. Так вот, то, что принято называть мейнстримом экономики, ортодоксальной экономической теорией или иногда неоклассикой – это как раз и есть такая исследовательская программа. Стержнем этой исследовательской стратегии является теория экономического равновесия, поскольку это только формальное выражение для непротиворечивости решений, принимаемых индивидами. Если экономика не находится в состоянии равновесия, то решения индивидов будут противоречить друг другу. Об этом знал еще Вальрас, который и сформулировал впервые задачу общего экономического равновесия. Именно поэтому, описывая, как могло бы быть нащупано равновесие, он ввел фигуру аукциониста. Когда начальные цены не равновесны (даже если они будут сколь угодно близки к равновесным), решения индивидов об объемах выпуска, принимаемые на основе таких цен, будут не согласованы друг с другом: где-то будет перепроизводство, а где-то дефицит. Чтобы избежать таких ситуаций, с которыми непонятно как справиться, Вальрас предложил, чтобы сначала принятые решения сообщались аукционисту. Тот на основе обобщения полученной информации и выявления рыночных дисбалансов будет корректировать цены, и будет делать это до тех пор, пока дисбалансы не будут устранены. Тогда он даст разрешение на реализацию принятых решений, которые автоматически обеспечат то, что экономисты называют «расчисткой рынка» - вся произведенная продукция будет куплена, спрос всех будет удовлетворен и все останутся довольны[1]. Я здесь изложил кратко, если кто-то хочет более подробно прочитать, как устроена исследовательская программа мейнстрима в изложении ее адепта, то пожалуйста. Здесь же и наглядное и забавное изложение, как устроена теория равновесия. Широкая «ненаучная» (здесь речь идет только о непричастных к экономической науке) общественность, как уже было сказано, вряд ли согласилась бы с исходной предпосылкой мейнстрима экономической науки. Однако надо понимать, как думают экономисты. Представим себе экономику, состоящую из индивидов, каждый из которых самостоятельно удовлетворяет собственные потребности. Этакое сообщество, вернее, совокупность Робинзонов Крузо. Они не взаимодействуют, никаких противоречий между ними нет, а результаты экономики, взятой в целом, представляют собой простую сумму результатов каждого из индивидов. Если наши Робинзоны начнут торговать друг с другом, то принципиально ничего не изменится. Никаких противоречий не возникнет: индивиды будут обмениваться только в том случае, если им это будет выгодно. Правда, результат экономики, в которой существует рынок, будет теперь описываться более сложным образом (с помощью модели, отражающей рыночные транзакции), но в любом случае он будет формироваться как итог непротиворечивых решений индивидов. Ну, а потом экономика постепенно развивается и усложняется. Но при этом все это происходит в рамках основного принципа права, который, в частности, сформулирован в пункте 3 статьи 17 Конституции Российской Федерации[iii]: Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц. Как видим, здесь непротиворечивость решений индивидов (всех, включая и экономические) возведена в конституционный принцип. Спрашивается: на каком этапе развития экономики внутри нее могут возникнуть противоречия между решениями индивидов, если идеальное государство при этом способствует неуклонному исполнению основных принципов права. Нет, никто не говорит, что противоречия в реальной не могут возникнуть в принципе. Но они могут возникнуть только под внешним влиянием, например, в результате насилия. При этом насилие так или иначе связано с неадекватным поведением государства, которое либо само осуществляет насилие, либо не препятствует такому насилию со стороны тех или индивидов или их групп. Если государство отказывается от поддержки «естественных» правовых принципов, что и является основной функцией государства по мнению специалистов в области государства и права, то последствия для экономики могут быть самыми печальными. Примером рассуждений экономистов на эти темы является подход Австрийской экономической школы к вопросу о сущности банков (вернее, механизма частичного резервирования)[iv]. Когда-то в старые времена государство из корыстных соображений пошло на нарушение принципов права, регулирующих отношения собственности на депозиты, размещаемые в банках. В результате банковская система стала источником нестабильности внутри идеально устроенной рыночной экономики. Так что у Австрийской школы есть ответ на вопрос, когда и почему решения индивидов стали противоречить друг другу. Жадные банкиры, потакающее им государство и Федеральная резервная система – вот кто во всем виноват. Но есть и хорошая новость. Стоит вернуться к естественным нормам права, организовав денежную систему на принципах частной инициативы, да еще хорошо бы возродить золотой стандарт, и мы будем наслаждаться гармонией, которую неизбежно дарует нам рынок. Я не буду здесь обсуждать вопрос, почему экономическая теория мейнстрима не приняла позицию Австрийской школы, хотя она полностью соответствует ортодоксальной исследовательской программы. Отмечу только, что после кризиса 2007-2009 годов в экономической теории наблюдался рост интереса к идеям австрийцев. В целом же я не склонен отделять Австрийскую школу от мейнстрима, как это делают многие противники ортодоксии в расчете сколотить как можно более широкую коалицию. Исследовательская программа у обеих школ идентична, а расхождения, хотя и привлекающие внимание широкой публики – подумать только, они посмели бросить вызов всесильной ФРС и финансовой олигархии, не имеют принципиального значения с научной точки зрения. С другой стороны, трактовка Австрийской школой проблем, связанных с наличием привнесенных в структуру экономики искажений интересна для анализа принципов построения теории, предполагающей, что решения индивидов противоречат друг другу, о чем я как-нибудь потом еще буду говорить. Но вернемся к обсуждению общих вопросов. Итак, противоречия между индивидами, согласно описанному выше подходу, возникают только в случае провалов государства. Отсюда следует простой вывод: государство следует держать подальше от экономики. А поскольку это невозможно: у государства есть свои функции, для осуществления которых необходимы деньги, необходимо так организовать это вмешательство, чтобы оно вносило минимальные искажения в структуру экономики. В предыдущей заметке были опубликованы 33 тезиса за Реформацию в экономике, подготовленных группой гетеродоксальных экономистов. Четвертый из тезисов был как раз об этом и звучал следующим образом: Задачей экономической политики является не создание нейтральной среды для участников экономического процесса, а определение направлений развития (в оригинале – не выравнивание игрового поля, а определение направления его наклона). Необходима открытая дискуссия по поводу того, какая экономика нам нужна, и как к ней перейти. Можно было бы спросить у ортодоксальных экономистов: а что делать с искажениями структуры рынка, одних ввергнувшими в бедность, а другим принесшими незаслуженное богатство. Что делать, что делать - завидовать. Вмешательство со стороны государства породит новую несправедливость, с которой потом надо будет опять разбираться, а заодно исказит стимулы, побуждающие людей действовать эффективно. С другой стороны, у многих народов есть поговорка, согласно которой четвертое поколение семьи обычно полностью утрачивает богатство, доставшееся первому поколению. Так что остается только ждать, пока сама жизнь не расставит все по своим местам. Ну, а если какое-то семейство сохранит свои богатства, то так тому и быть – значит, оно досталось достойным, тем, кто сумел им адекватно распорядиться. Итак, предпосылка о непротиворечивости решений индивидов позволяет построить теоретическую систему, почти лишенную внутренних противоречий (я хотел бы подчеркнуть слово «почти») и обладающую свойствами, которые в глазах многих ассоциируются с настоящей наукой. По крайней мере, экономисты мейнстрима уверены, что наука может быть только такой, и никакой другой. И вопрос не в том, соответствует ли исходная предпосылка действительности. Альтернатива: признать противоречивость решений индивидов, как кажется, означает отказ от попыток научного анализа в экономике. Естественно, экономистов это не устраивает. 3. Ну и, наконец, последний вариант ответа на вопрос о том, противоречат ли экономические решения индивидов друг другу – вялое «когда как». Исследовательская программа, построенная на такой предпосылке, существует, когда-то была настолько влиятельной, что считалась мейнстримом экономической науки, и до сих пор имеет многочисленных сторонников (по-видимому, представители именно этого направления составляют большинство так называемых гетеродоксальных экономистов). Это – кейнсианство. Сила этой программы заключается в том, что она, по крайней мере, в некоторых, но весьма существенных аспектах, хорошо подкрепляется наблюдениями. Как мы помним, при положительном ответе на вопрос о том, противоречат ли решения индивидов друг другу, исследователю представляется картина постоянного, по выражению Шумпетера, «хаоса, не поддающегося аналитическому осознанию»[2]. При отрицательном ответе на этот вопрос мы получаем благостную картину всеобщей гармонии, нарушаемой время от времени внешними «шоками», природа которых не всегда ясна[3]. В реальности мир не всегда находится в состоянии хаоса, и не всегда в устойчивом состоянии. Периоды спокойного развития внезапно сменяются кризисами и депрессиями. В механизме рыночной экономики что-то разлаживается, и он начинает работать со сбоями. Подход с точки зрения «когда как» отлично подходит для описания того, что происходит в реальном мире. Слабость кейнсианской исследовательской программы – в ее расплывчатости и неопределенности. Давайте посмотрим, что на самом деле сделал Кейнс. Он описал экономическую ситуацию, сложившуюся в период Великой депрессии, и признал, что время от времени в экономике могут случаться неприятности такого рода (в первую очередь его интересовал феномен безработицы). Далее, он высказал ряд предположений относительно факторов внутри экономической системы, которые могли бы породить устойчивое состояние неполной занятости. При этом никакого серьезного анализа Кейнс, на самом деле не провел. Действуют ли эти факторы постоянно, но тогда почему их влияние сказывается только в отдельные моменты? Или они начинают действовать только время от времени, но тогда почему? Ни на один из этих вопросов мы ответа у Кейнса не найдем. Книга, именуемая «Общая теория», никакой ни общей, ни даже частичной теории не содержит. Пол Самуэльсон, который внес огромный вклад в развитие теории Кейнса (хотя многие кейнсианцы и оспаривали значимость этого вклада), так отзывался об «Общей теории занятости, процента и денег»: «Это плохо написанная книга, слабо структурированная; дилетант, привлеченный репутацией автора и купивший ее, почувствует себя обманутым на 5 шиллингов. Она плохо подходит для использования в качестве учебника. Она претенциозна, раздражительна, полемична и не слишком щедра на признание чужих заслуг. Она полна нелепиц и недоразумений». Впрочем, завершает он свой разбор словами: «...это работа гения». Почему же, несмотря на свои очевидные научные недостатки, кейнсианство получило широкую поддержку, а в 50-60-е годы было ведущим направлением экономической теории? Дело в том, что кейнсианство резко повысило общественный статус экономической науки и экономистов. До Кейнса экономика было чисто академической дисциплиной, не выходившей за пределы университетских аудиторий. После появления кейнсианства экономисты стали активно привлекаться к работе правительств и центральных банков. Достаточно напомнить, что два последних председателя ФРС: Бен Бернанке и Джанет Йеллен были выходцами из академической среды, оттуда же был ушедший в отставку в октябре прошлого года вице-председатель ФРС Стэнли Фишер, до того возглавлявший Центральный банк Израиля. Вообще список профессиональных экономистов, работавших в том или ином качестве в государственных органах, огромен. Вотчиной экономистов стали созданные при непосредственном участии Кейнса и его последователей органы Бреттон-Вудской системы: МВФ и Мировой банк. Однако этот административный успех был достигнут на фоне явной научной слабости и двусмысленности теоретических основ. Со времени появления кейнсианства оно постоянно было озабочено поиском непротиворечивых научных оснований. Но позиция «меж двух стульев» оказалась очень неудобной. Создать целостную теоретическую конструкцию на основе двусмысленного ответа на центральный вопрос экономической науки не удалось. Одни последователи Кейнса стали двигаться в сторону экономического мейнстрима, уступая одну позицию за другой. Началось все с так называемого «неоклассичекого синтеза» Джона Хикса и Пола Самуэльсона, который не столько смягчил противоречия, сколько дал им новую формулировку. Потом был «новый неоклассический синтез», в резкльтате которого появились «новые кейнсианцы», которые в глазах большинства критиков ортодоксии являются частью мейнстрима экономической науки, вместе с которым они благополучно проспали кризис 2007-2009 года. Другие последователи Кейнса пытались так или иначе сохранить верность изначальным идеям, занимаясь анализом факторов, которые выводят экономику из стабильного состояния. Некоторые из них в своих поисках приближались к идее противоречивости решений индивидов, и даже, как Джоан Робинсон, проявляли интерес к марксизму, который, как я ранее уже сказал, относится к теориям, построенным на признании постоянных противоречий внутри капиталистической экономики (хотя и с оговорками, о которых я обязательно напишу). Однако решающего шага, насколько я понимаю, никто не сделал. В результате это направление мысли, которое принято называть посткейнсианским, распалось на множество отдельных малочисленных группок. Далее я более подробно расскажу про экономические школы в экономической науке, группируя их в соответствии с тем, как они отвечают на центральный вопрос экономической теории. Опубликовано 03 мая 2018 года
[1] Фигура аукциониста, конечно, выглядит нелепо (а начиная с конца 20-х годов прошлого века она начала все более отчетливо ассоциироваться с Госпланом СССР). Австрийская экономическая школа из-за этого в итоге так и не признала модель Вальраса и тем самым выпала из мейнстрима. Впрочем, вопрос не в том, с помощью какого механизма экономика достигает равновесия, а в том, признаем ли мы, что экономика находится в равновесии. Является ли «спонтанный рыночный порядок» Хайека http://www.economicportal.ru/ponyatiya-all/spontannyj-rynochnyj-poryadok.html только другим термином для того, что другие экономисты называют равновесием? Насколько я понимаю, внутри австрийской школы существуют разные точки зрения по этому вопросу. [2] Приведу цитату полностью: «... с позиций любой точной науки, существование «однозначно определенного равновесия (набора значений)», конечно, является наиважнейшим, даже если доказательство должно быть приобретено ценой весьма ограничительных допущений. При невозможности доказать существование однозначно определенного равновесия — или, во всяком случае, небольшого количества возможных равновесий — на сколь угодно высоком уровне абстракции данная область исследования представляет собой хаос, не подвластный аналитическому осознанию» (Й. А. Шумпетер. История экономического анализа: В 3-х т. / Пер. с англ. под ред. В. С. Автономова. СПб. : Экономическая школа, 2004 г. Том 3, сс. 1277-1278). [3] «Мир Маршалла — нечто чистое и опрятное, без безработицы, инфляции и депрессии, во всяком случае, их там немного. Не удивительно, что многие, изучавшие Маршалла, находили приятным постоянно жить в его мире» (Джон К.Гэлбрейт. Жизнь в наше время. М.: Прогресс, 1986, стр. 40). Альфред Маршалл (1842-1924) – автор книги «Приниципы экономикс» (он и ввел в обращение термин «экономикс»), которая на протяжении нескольких десятилетий была основным учебным пособием по экономике. Последующие учебники во многом сохраняют структуру книги Маршалла. Для ортодоксальной экономической теории Маршалл до сих пор остается непререкаемым авторитетом – примерно то же самое, что Маркс для марксистов. Метки: |
© 2011-2024 Neoconomica Все права защищены
|