2008

I.

Пресловутая проблема 2008 года не сводится к вопросу о том, пойдет ли В.Путин на третий президентский срок, а если нет, то кто будет его преемником. В определенном смысле это совершенно не важно. Проблема 2008 года заключается в том, произойдет ли смена модели политического устройства Российской Федерации, и если произойдет, то в какой именно редакции.

На самом деле, смена модели политического устройства страны представляется почти неизбежной. Продлить ее существование можно только в одном случае – если В.Путин все-таки пойдет на третий президентский срок. Впрочем, одного этого тоже еще далеко не достаточно, но подробно обсуждать этот вариант развития событий сейчас вряд ли стоит.

Может ли сегодня кто-нибудь из тех, кто призывает В.Путина пойти на третий срок, гарантировать, если считать от сегодняшнего дня, еще 5 с половиной благополучных с точки зрения мировой экономической конъюнктуры лет? Пожалуй, даже самые заядлые оптимисты вряд ли смогут это обещать. Или они готовы пообещать, что в случае кризиса смогут поступиться своими личными интересами для того, чтобы поддержать своего президента. Они сами вряд ли поверят своим обещаниям – что уж говорить о В.Путине, который цену этой публике хорошо знает.

Можно, конечно, попытаться заставить В.Путина пойти на третий срок. В конце концов, лицо охраняемое от лица конвоируемого отличается не принципиально: оно может сразу и не заметить, как изменился его статус . Но, согласимся, что если такое и случится, то это будет ни что иное, как изменение политической модели.

Можно допустить, что кто-то из соратников В.В.Путина, отчаявшись найти приемлемое для себя лично решение проблемы 2008 года, рано или поздно начнет фантазировать на эту тему. Скорее всего, это так фантазией, несбыточной мечтой и останется. Гораздо практичнее рассмотреть варианты, имеющие под собой более реальную основу.

Когда на базе «Единства» и «Отечества – Выбор России» (ОВР) создавалась партия «Единая Россия», была популярна шутка на тему, что это не «Единство» поглотило ОВР, как это выглядело с точки зрения формальной процедуры, а, наоборот, ОВР подмяло под себя «Единство». В этой шутке было много правды, но в то время это все-таки была не более чем шутка, поскольку тогда вопрос о том, кто кого на самом деле поглотил, политического значения в текущей реальности не имел. В новых политических условиях все это приобрело новое и, как оказалось, решающее значение.

Что представляли собой «Единство» и ОВР в 1999 году? Первое было партией преимущественно «новых» людей, людей, добившихся определенного успеха и некоторым образом проявивших себя, но не включенных в сложившиеся к тому времени властные схемы или подвизавшиеся в них в самых незначительных ролях. Это были люди, внезапно получившие свой шанс, и этим шансом был В.Путин, шедший в то время к своему первому избранию.

Что касается ОВР, то это было рыхлое, плохо оформленное объединение людей, обладавших самостоятельным политическим весом и влиянием, но движимых единым желанием это свое положение не только сохранить, но и сделать неуязвимым, не зависящим от случайностей, которые могут приключиться, когда народу представляется шанс избрать президента. «Парламентская республика» - было написано невидимыми чернилами на знаменах ОВР, а вдохновляющим примером им служил недолгий срок функционирования правительства Е.Примакова: период, когда политическое устройство страны действительно сильно напоминало парламентскую республику.

Замысел был прост. Победа на парламентских выборах (вместе с союзниками по коалиции, сложившейся в период правительства Примакова), выдвижение Е.Примакова в президенты как кандидата ОВР, обеспечение его победы за счет имеющегося властного и политического ресурса, после чего новый президент в благодарность должен был поделиться своими полномочиями.
Этот замысел был разрушен: сначала неожиданной для многих победой «Единства» на парламентских выборах, затем убедительной победой В.Путина на президентских выборах, затем – устойчивой поддержкой президента населением. В этих условиях участники ОВР, чтобы не лишиться всего, вынуждены были перестраиваться. Тогда-то и произошло объединение «Единства» и ОВР, выглядевшее как капитуляция последней. Но только выглядевшей, поскольку планы были отложены, но не забыты.

Как раз наоборот, многие из тех, кто вошел в «Единую Россию» из «Единства» и успел за прошедшие годы обзавестись собственным политическим капиталом, стали разделять точку зрения идеологов ОВР. А неопределенность с фигурой преемника сделала эту точку зрения еще более привлекательной. И чем дольше эта неопределенность будет длиться, тем более привлекательной будет становиться идея парламентской республики.

И лидеры «Единой России», пока еще робко, пока еще в пробном режиме, свои претензии уже заявили. Это и парламентское (партийное, с учетом распределения мест в Думе) правительство, и партийный президент. Не надо забывать и того, чего они уже добились, а именно, права победившей на региональных выборах партии (а это сплошь и рядом «Единая Россия») предлагать президенту кандидатуру губернатора.

В.Путин главные претензии «Единой России» пока отверг. Он-то может это сделать, но можно ли будет игнорировать их в дальнейшем? «Единая Россия» обязана В.Путину многим, если не всем. Политическим весом, поддержкой избирателей, самим смыслом своего существования, поскольку никакой другой внятной идеи, кроме «безоговорочной поддержки политики президента» она обществу предложить не могла. Преемнику В.Путина, кто бы он ни был, «Единая Россия» не обязана ничем. Наоборот, любой преемник будет вынужден будет искать поддержки «Единой России», опираться на ее ресурсы: организационные, административные и какие угодно другие.

Еще до своего избрания президентом он должен будет определиться по отношению к идеологии «Единой России», а партия, в преддверии ухода В.Путина со своего поста и опять-таки неясности в вопросе с преемником, уже сегодня вынуждена эту идеологию вырабатывать. Какая бы это идеология ни была, пусть даже абсолютно бессодержательная, это будет идеология, существующая отдельно от личности потенциального будущего президента.

Это В.Путин может позволить себе снисходительно относиться к потугам партийных идеологов. Преемник должен будет либо признать идеологию и программу «Единой России», либо – что? Вступить в конфликт с крупнейшей и влиятельнейшей партией страны? А если он признает программу и идеологию, то как он сможет отказаться от того, чтобы партия, их ему давшая, вдобавок предоставила бы ему и исполнителей этой программы.

Все это было бы возможным, если бы преемник изначально обладал высоким рейтингом народного доверия, каким в свое время обладал В.Путин. Но не стоит забывать, что рейтинг В.Путина формировался на фоне крайне низкого рейтинга Б.Ельцина: собственно, в то время любой мало-мальски нормальный человек мог получить поддержку народа, не прилагая особых усилий. Рейтинг преемника будет формироваться на фоне запредельно высокого рейтинга В.Путина. А это совсем другое дело.

Сложившаяся политическая ситуация до боли напоминает ту, которая была в 1999 году, а партия «Единая Россия» при этом выступает вторым изданием ОВР. С некоторыми существенными изменениями. ОВР была наскоро сколоченной рыхлой коалицией отдельных политических боссов и их кланов. «Единая Россия», как бы к ней не относиться – это уже сложившаяся партия, существующая не первый год, поучаствовавшая, и небезуспешно, в двух парламентских кампаниях и в многочисленных региональных выборах. В отличие от ОВР партия уже сейчас представлена в Государственной Думе, и мало того, имеет в ней большинство.

Если ОВР в свое время носила все-таки отчасти маргинальный характер, и определение «второй партии власти» применялось к ней с некоторой доли иронии, то «Единая Россия» - это без всяких кавычек настоящая партия власти, причем единственная. Так что если в 1999 году речь шла именно о парламентской республике, в которой ОВР готово было достаточно щедро делиться с другими политическими силами, то сегодня речь идет о диктатуре одной партии в форме парламентской республики, замаскированной под полупрезидентскую.

У Б.Ельцина и его окружения в 1999 году было достаточно большое пространство для политического маневра. За прошедшие 6 лет это пространство чрезвычайно сузилось, что является одним из проявлений общего обеднения политической жизни и снижения ее разнообразия. В Думе, которая будет избрана в 2007 году не будет одномандатников – ресурса, который так успешно был использован в 1999-2000 годах для укрепления позиций партии власти. Переходы из фракции в фракцию запрещены, так что и этот инструмент исправления «ошибки» избирателей бесполезен.

В Думе уже не будет правых партий, всегда готовых повести флирт с Кремлем в обход властной системы, а с коммунистами и ЛДПР, если надо будет, «Единая Россия» легко договорится. Высокий процентный барьер для прохождения в Думу отсечет не только правых, но и все мелкие партии, которые при умелом обращении можно было бы использовать против «Единой России». А «Единая Россия», если и не получит абсолютного большинства голосов на выборах, сможет все равно получить абсолютное большинство в Думе за счет перераспределения «пропавших» голосов.

Осталось совсем немного времени (до декабря) для того, чтобы создать, по аналогии с 1999 годом новую, «настоящую партию власти» - как политическую силу, ориентированную исключительно на преемника. Вопрос даже не во времени – но имя-то преемника должно быть известно уже сегодня. А пока приходится заниматься политической алхимией и пытаться создать что-то жизнеспособное из трех полумертвых партий, которые сама же администрация президента чуть ранее и превратила в таковые.

На этом фоне развернулась ожесточенная борьба вокруг одного из важнейших в преддверии выборов постов в государстве – поста председателя ЦИКа. Если «Единой России» удастся заменить А.Вешнякова более лояльным ей человеком, то она получит в свои руки один из решающих рычагов в предстоящей политической борьбе.

С учетом всего сказанного нетрудно представить себе, какие панические настроения обуревают сегодня ближайших соратников В.Путина. Они-то во властную систему «Единой России» не включены и прекрасно понимают, что когда партийцы начнут делить добычу, главными жертвами станут именно они. И никакие маневры по поводу фигуры будущего преемника здесь не спасут. Поскольку в рамках стратегии «Единой России» абсолютно все равно, кто именно будет преемником. Изменится политическая система, а что касается воли избирателей, так что же? Вон, в Ирландии президента тоже всенародно избирают, а никаких серьезных самостоятельных полномочий у него нет .

Вряд ли сложившаяся ситуация радует и самого В.Путина. Передавая власть, он явно намеревался договориться с тем, кому ее передает. Предмет этих договоренностей совершенно не важен - ну хотя бы о судьбе своего ближайшего окружения. При смене политического режима он оказывается в ситуации, когда все договоренности становятся ничтожными. Договориться можно с людьми, а как договариваться с организацией?

Появление поддержанного Кремлем нового политического проекта объединения трех партий, ранее этим же Кремлем гонимых – естественная реакция на сложившуюся ситуацию. Это попытка в последний момент хоть как-то расширить политическое поле для маневра, предотвратить его сворачивание в одну точку. Но набранная за предшествующие годы инерция политических процессов дает о себе знать.

В 1999 году Кремль мог позволить себе играть в открытую. В этом был свой риск, но было и большое преимущество перед соперниками, которые свои планы, хотя особо не скрывали, но и не афишировали. В конечном счете, ОВР сама запуталась в противоречиях между своими реальными намерениями и тем, что она вынуждена была говорить публично. Сегодня Кремлю приходится играть втемную, хотя бы потому, что Кремль сегодняшний играет против самого же себя вчерашнего. Создавая «Единство» Кремль мог честно и открыто говорить о том, зачем это делается, каковы реальные цели и намерения. Тем самым всем заинтересованным лицам, в первую очередь, чиновникам, давался ясный и понятный сигнал. Избиратели тоже, в общем-то, понимали, чего от них ждут. Создавая партию с непроизносимым названием, приходится выдумывать нелепые объяснения, которые, будучи поняты буквально, в лучшем случае вызывают недоумение, в худшем – смех. Властная вертикаль оказывается дезориентированной, поскольку ей фактически навязывают необходимость развязывания гражданской войны внутри нее самой. Это ж надо так бояться «оранжевой революции», которую никакая оппозиция ни при какой внешней поддержке никогда не могла устроить в принципе, чтобы начать собственными руками сеять ее семена.

Что уж говорить о том, что все эти придуманные «на случай», фальшивые объяснения неизбежно станут частью истории создаваемой партии (это при том, что каждая из составных частей уже имеет свою собственную историю). Когда Кремль, наконец, определится, для каких именно целей ему понадобится созданная партия, эти цели придется согласовывать, хотя бы для видимости, с уже имеющейся историей. Задача может оказаться совсем не тривиальной. Почему члены уже не первый год существующих партий, имеющих свою, в некоторых случаях, успешную электоральную историю, вдруг решат, что они всем в жизни обязаны преемнику и Кремлю?

Но в любом случае, новая партия не сможет деятельно проявить себя в политическом пространстве , если она в какой-то момент не бросит открытый вызов «Единой России». Но когда и по какому поводу? «Единая Россия» будет демонстрировать свою лояльность Кремлю вплоть до дня парламентских выборов. И любые попытки Кремля вывести ситуацию из равновесия приведут в первую очередь его, Кремль, к тому, что он начнет выглядеть в общественных глазах абсолютно маргинальным образованием.

Можно, конечно, сказать, что такая маргинализация Кремля повысит шансы на успешное проведение операции «преемник - 2008». Но вот согласится ли В.Путин на то, чтобы заплатить такую цену за этот весьма неочевидный успех?

 

II.

То обстоятельство, что политическая ситуация 1999 года воспроизводится в той же самой редакции сегодня, не есть случайность. Это – системный порок конституционного устройства современной России. Связан этот порок с местом, занимаемым президентом страны в политической системе. С точки зрения логики функционирования системы государственного управления президент с его полномочиями – лишний элемент.

Не совсем так, конечно. Президенты есть во всех уважающих себя парламентских республиках. Они играют в них важную, хотя и несамостоятельную роль. Это роль восемнадцатого верблюда, если кто знает эту притчу . Без него никак нельзя, но сам по себе он мало что значит. Они мало кому известны: не будь, к примеру, Вацлав Гавел всемирно известным драматургом, мы бы, наверное, и не знали, что в Чехии есть президент, как и в Германии, Австрии, Италии и многих других странах - их мы не знаем.

Сложившаяся в Европе путем постепенного преобразования монархий схема конституционного устройства предусматривает наличие президента. Так что с этой точки зрения и в российской политической системе этот элемент вовсе не лишний. Лишним его делают два взаимосвязанных обстоятельства. Во-первых, в России Президент всенародно избирается, а во-вторых, обладает значительными самостоятельными (говоря научно - дискреционными) полномочиями.

Все это порождает завышенные ожидания как у избирателей, так и, что имеет гораздо большее значение, у лица, пост президента занимающего, а также у тех, кто в той или иной степени способствовал победе этого лица на выборах.

Почему завышенные? Да потому, что полномочия российского президента выглядят очень значительно, но все они носят специфический характер. Это – чрезвычайные полномочия.
Вообще говоря, в нормальном случае жизнь граждан любой страны зависит в главным образом от того, как органы власти исполняют свои обычные, текущие полномочия. Здесь, в сфере систематической управленческой деятельности принимается, условно говоря, 99,9% всех решений, занято 98% государственных служащих, распределяется 95% государственных ресурсов. Основными действующими лицами здесь выступают правительство и Федеральное Собрание, в составе последнего – в первую очередь Государственная Дума.

Чрезвычайные ситуации в жизни любой страны также случаются. Впрочем, если они сами или последствия носят сколько-нибудь долговременный характер, то с ними можно справиться только в режиме систематической управленческой деятельности. Тогда чрезвычайные полномочия используются для того, чтобы переключить систему управления с одного режима работы на другой. Некоторые из таких особых режимов текущего управления законодательно закреплены, например, режим чрезвычайного положения. В этом случае действия лица (органа государственной власти), обладающего чрезвычайными полномочиями, сводятся к тому, чтобы, оценив ситуацию, принять решение о введении такого особого режима, после чего система управления действует уже самостоятельно. Таким образом, чрезвычайные полномочия носят разовый, в крайнем случае, кратковременный характер.

В рамках действующей конституции любой президент оказывается в парадоксальной ситуации. С одной стороны – он по положению стоит выше любого органа государственной власти, осуществляющего систематическую управленческую деятельность, и в силу этого в глазах избирателей, да и в своих собственных, несет ответственность за результаты этой деятельности. С другой стороны, никаких реальных полномочий влиять на текущую работу власти у президента нет.
Более того, у органов власти, занимающихся текущим управлением, есть постоянная заинтересованность в союзе, направленном на то, чтобы не допустить неконтролируемого вмешательства президента в их дела, а если такое вмешательство все-таки происходит, чтобы максимально ослабить его последствия, если вообще не нивелировать их.

Такой союз между правительством и Государственной Думой существует все годы, пока действует нынешняя конституция страны. Открыто этот союз проявил себя в период нахождения у власти правительства Е.Примакова, но он существовал и тогда, когда обществу демонстрировалось наличие непреодолимых противоречий между правительством и Государственной Думой, например, в период сосуществования в 1997 году «коммунистической» Думы и правительства «молодых реформаторов». Просто этот союз существовал на кулуарном, не видном для глаз широкой публики уровне.

Каким же образом функционирует президентская власть в рамках действующей конституционной модели?

Поскольку полномочия президента носят чрезвычайный характер, то и президентская власть может проявить себя только при применении этих полномочий. Поэтому идея постоянно держать страну в состоянии чрезвычайной ситуации, когда необходимость применения президентских полномочий не вызывает сомнений, первая, которая может прийти в голову. Собственно, именно этим и занимался первый президент России Б.Ельцин, постоянно ввергая страну в кризисы, как только чувствовал ослабление своей власти.

Отсюда и чеченская кампания, которая длительное время велась исключительно в режиме чрезвычайных полномочий, почему и была бездарно провалена, и знаменитые кадровые «рокировочки». Отсюда и постоянное провоцирование кризисов в отношениях с Государственной Думой. Целью этих кризисов было разрушение естественного союза между правительством и парламентом, когда правительство волей-неволей вынуждено было вставать на сторону президента и публично ссориться с Думой.

Произведшая в свое время сенсацию неожиданная отставка В.Черномырдина в 1998 году была связана, помимо всего прочего с тем, что сложившийся между ним и Думой союз упрочился к тому времени настолько, что никакими другими способами его разрушить было невозможно. После дефолта Б.Ельцин рассчитывал, что этот союз поможет ему восстановить контроль над политической ситуацией, но безуспешно. Думе было мало уже иметь просто приемлемого главу правительства, она хотела иметь «своего».

Логичным итогом перманентного кризиса, в котором пребывала страна в эпоху Б.Ельцина, был первый кризис президентской власти. Тогда «Отечество-Вся Россия» под лозунгом восстановления стабильности, о которой истосковалась страна, стало исподтишка готовить фактический переход к парламентскому правлению.

В.Путину удалось перехватить лозунг стабильности, и ему избиратели поверили больше, нежели «политическим тяжеловесам» из ОВР (как собственно, всегда легче поверить одному человеку, нежели целой группе). Но при этом возникла проблема: как совместить стабильность и сильную президентскую власть.

Были опробованы различные технологии, не все из которых оказались удачными. До парламентских выборов 2003 года достаточно эффективным инструментом сильной президентской власти были правые. СПС на выборах 1999 года получил хотя и неплохие результаты, но совершенно недостаточные для того, чтобы что-то реально решать. В то же время в период 1999-2003 года они (и Яблоко) при поддержке Кремля обладали непропорционально большим влиянием на принятие решений и в Государственной Думе, и в правительстве.

Собственно, использование президентской властью политических маргиналов - не изобретение времен В.Путина. Этим приемом пользовался и Б.Ельцин (то же самое правительство «младореформаторов»), когда ему требовалось обострить политическую ситуацию в стране. Однако применение этой технологии в условиях сохранения стабильности – несомненное новшество президентства В.Путина.

Сами правые не смогли правильно оценить причину своего влияния. Они посчитали его следствием своих собственных заслуг, а не того обстоятельства, что они лишь служили инструментом проявления президентской власти. Не были готовы они и работать в условиях стабильности, когда их смелые начинания постоянно корректировались «Единой Россией» и умеренными в правительстве. В результате возник острый кризис в отношениях между правыми и Кремлем, после которого СПС и Яблоко не смогли пройти в Думу и остались за бортом большой политики. Впрочем, следы этого влияния правых сохраняются в правительстве до сих пор, но исключительно на личном уровне.

Более живучей оказалась другая технология, основанная на принципе «угроза сильнее исполнения». Некоторые приписывают изобретение этой технологии А.Волошину, хотя это и не совсем так. Собственно, ею широко пользовался и Б.Ельцин, но ее систематическое применение в качестве ведущего инструмента президентской власти – характерная примета президентства В.Путина.

В чем заключается эта технология? На самом деле, чрезвычайные полномочия президента можно и не применять, или применять лишь изредка. Важно создать у всех заинтересованных лиц впечатление, что они могут быть применены. Но здесь есть один важный момент. Сами заинтересованные лица должны иметь веские основания постоянно бояться, что чрезвычайные полномочия действительно могут быть использованы. В условиях провозглашенной политики стабильности это тоже достаточно нетривиальная задача, решение которой потребовало проведения комплекса специальных мероприятий, известных как «укрепление вертикали власти». Под этим громким лозунгом происходило размельчение президентских полномочий, сведение их до уровня, когда они касаются одного человека или ограниченного круга людей, не затрагивая институтов и системы власти в целом.

Сегодня уже можно с уверенностью сказать, что применение данной технологии своих целей не достигло . Системной власти, такой, которая позволила бы ему реализовать собственные представления о том, как должна функционировать государственная власть, президент так и не получил . Единственным зримым следствием введения назначения губернаторов, к примеру, было строительство водовода в хутор Дегтяревский Ставропольского края. Не очень значительный результат для столь крупной политической реформы.

Впрочем, одного системного результата в результате проведения такой политики добиться все-таки удалось. Систематическая управленческая деятельность не сводится к рутинной работе, направленной на выполнение раз и навсегда данных инструкций. В систематической деятельности достаточно много такого, что требует самостоятельного принятия решений, и что не рассматривается как чрезвычайные полномочия. Все-таки чрезвычайные полномочия имеют своим предметом масштабные сложные проблемы, требующие скоординированных действий различных ветвей власти (согласно конституции) или хотя бы ведомств.

Так вот, в результате размельчения президентских полномочий они стали соразмерны с решениями, принимаемыми регулярно в рамках систематической деятельности органов власти. И органы власти перестали принимать такие решения, не получив предварительно санкции президента (или хотя бы «сверху», где «верх» понимается совсем уж расплывчато, и для разных ведомств имеет различное значение). Наступил паралич системы управления, где сколько-нибудь значимые решения принимаются самостоятельно только в том случае, если они связаны с коррупционным интересом заинтересованных чиновников.

Было неправильным говорить, что российский президент вовсе уж безвластен. Власть у него есть, и власть большая, а после укрепления вертикали ее стало еще больше, даже избыточно больше. Но все это власть личная. Все, что окружающими воспринимается как нужное лично президенту, не то, что он хочет для страны, а то, что важно только для него самого, делается чиновниками любого уровня незамедлительно и с энтузиазмом . С тем большим энтузиазмом, чем меньше данный чиновник хочет, чтобы президент, да и кто бы то ни было еще, интересовался, чем он на самом деле занимается на своем посту.

Существует и активно распространяется мнение, что В.Путин и его команда пришли во власть, будучи мотивированы исключительно возможностью использовать ее в своих личных интересах, в интересах своего бизнеса. Конечно, за всех членов команды В.Путина, учитывая, что никто не знает, что под этим выражением понимать, поручиться нельзя, но эта версия явно притянута за уши. Она психологически недостоверна, да и не подтверждается историей президентства В.Путина, особенно в начальный период.

Если что-то получилось так, а не иначе, из этого вовсе не следует, что таков был изначальный замысел. Действующая система конституционного устройства настолько внутренне противоречива, что в ней никогда нельзя рассчитывать на то, что результат будет соответствовать намерениям, какими бы они ни были.

Президентская власть пробовала разные варианты действий. Что-то получалось, что-то нет. Там, где получалось, двигались дальше. А получалось именно то, что воспринималось системой как личные бизнес-проекты президента и его соратников. Потом, уже задним числом, стали предприниматься попытки выдать достигнутые результаты за успехи страны. Потом возникла иллюзия, что полученное экономическое могущество может служить гарантией безопасности и сохранения стабильности безотносительно того, сохранит ли правящая сегодня команда политическую власть или нет. В результате произошла трансформация системы ценностей, в которой экономические, причем частные, интересы оказались выше политических.

Одним из следствий такой трансформации стала полная неспособность государства бороться с коррупцией. Просто потому, что оно не может предложить чиновникам никакой другой мотивации. Человек, погруженный в систему власти и знающий, как она функционирует, к пиару по поводу величия державы и другим подобным вещам глух, независимо от степени надрыва, с которой «священные для любого россиянина» слова произносятся. А вот на простых людей подобная пропаганда действие оказывает, только далеко не то, которое хотелось бы. Рядовой гражданин к реализации государственных интересов отношения не имеет, но взбудораженный пропагандой, начинает их остервенело отстаивать, так, как сам понимает.

Как бы ни различались модели президентского правления, они базируются на одном и том же фундаменте: чрезвычайных, разовых полномочиях и личной власти. И эта общность наиболее наглядно проявляется каждый раз в конце полного президентского срока. На кого может опираться президент в период своих полномочий? Только на людей, помогающих ему реализовывать его полномочия и осуществлять личную власть. По самой своей сути это может быть, пусть и широкий, но ограниченный круг лиц, не встроенных в систему органов власти, осуществляющих систематическую деятельность по управлению государством.

Президент, конечно, может расставлять «своих» людей в органах власти, осуществляющих текущую деятельность. Но как только он это делает, они во многом перестают быть «своими». У них появляются свои собственные системные связи, обязательства, интересы, и эти интересы автоматически заставляют их, если и не становиться противниками Кремля, но, по крайней мере, держаться от него подальше. Надо быть очень специфическим человеком, чтобы в таких условиях сохранять абсолютную лояльность президенту , который, естественно, не в состоянии оказывать постоянную поддержку своим ставленникам.

Так вот, в конце президентского срока неизбежно возникает вопрос о судьбе этой группы людей президента. Системной власти они не нужны и даже враждебны. При этом в период смены президента системная власть ощущает себя необычайно сильной и способной еще более усилиться за счет окружения уходящего лидера. При этом церемониться никто не будет – не тот случай, чтобы проявлять умеренность. Уходящего президента лично, быть может, прямо это не коснется (хотя Ельцин имел все основания опасаться), но его репутация так или иначе связана с репутацией его окружения, и она может сильно пострадать.

Публично возникшая проблема зовется, естественно, как-то иначе, например, «преемственностью политического курса», но суть ее всегда одна и та же. Возникает кризис, казалось бы, на пустом месте, и самым наглядным проявлением этого кризиса является, согласно классику, «разруха в головах». Начинаются фантазии насчет третьего срока. Пытаются подыскать уходящему президенту такое место в политической жизни, которое позволяло бы ему влиять на политику (читай: продолжать оказывать покровительство своему окружению), поминая при этом не к месту Дэн Сяо-пина, который как раз действительно обеспечивал преемственность политического курса, про который все знали, в чем он состоит . Начинают гадать на преемника, хотя, как уже было сказано, с точки зрения сложившейся политической ситуации кто именно будет преемником, совершенно неважно, разве что оценивать их по степени готовности устроить государственный переворот.
Этот политический кризис конца президентства заложен в самой природе действующего конституционного строя и будет регулярно воспроизводиться, если, конечно, уже в нынешнем цикле не будет установлена парламентская форма правления.

III.

Но, может быть, не стоит особенно беспокоиться по поводу возможной смены политической модели и перехода к парламентской республике. В конце концов, это, как показывает опыт, вполне жизнеспособная форма государственного устройства, уважаемая в мире и наиболее широко распространенная.

У нас на глазах в двух соседних государствах Европы совсем недавно произошел переход от полупрезидентской к парламентской республике. И если опыт Украины не выглядит слишком вдохновляющим, то вот, например, про Финляндию никаких плохих новостей не слышно.

Преимущества такого развития событий достаточно очевидны. Такой переход, несомненно, получит поддержку за рубежом, особенно в Европе, нашем главном партнере. Поддержит такой переход и значительная часть оппозиции, которая до сих пор не понимает, что как только «Единая Россия» получит всю полноту власти, то она тотчас же использует ее для ликвидации всякой оппозиции. Но на один короткий миг воцарится эйфория всеобщего единства и сбывшихся надежд. По крайней мере, оппозиция обретет новые смыслы .

В.Путин, если он, в конце концов, увидит, что задача с преемником не разрешима в принципе, может сделать широкий жест и даровать стране парламентскую республику , оговорив при этом себе весомые гарантии, в том числе и международные. Тут примером ему может служить М.Горбачев, даровавший демократию Советскому Союзу. Что с того, что СССР больше не существует? Зато его первый и последний президент пользуется уважением в мире и, вполне возможно, получит достойное место в истории.

Что с того, что 47% граждан хотели бы и впредь видеть Россию полупрезидентской (или как они считают, президентской) республикой против 9%, выступающих за парламентскую ? Во-первых, в парламентской республике президент тоже есть, а про то, у кого какие полномочия, простые граждане ведать не ведают: ждут же они от В.Путина того, чего он им дать не может. Во-вторых, персонификация власти – это пережиток, который надо когда-нибудь начать изживать. В-третьих, и парламентские республики неоднократно давали примеры харизматичного лидерства, да и сейчас дают – один только С.Берлускони чего стоит. В четвертых... Впрочем, и первых трех пунктов хватит за глаза.

Одним словом, никаких принципиальных препятствий для введения парламентской республики нет. Многие, правда, опасаются, что переход к парламентской республики есть ни что иное, как первый шаг к распаду России. Аргументы в пользу такого суждения есть, и выглядят они вполне солидно, однако ни один из них не выглядит неопровержимым. В конце концов, есть Индия, у которой территории поменьше, но зато населения побольше, а уж проблем и межрелигиозных и межнациональных и социальных, и каких угодно других не перечесть. И ничего, не разваливается, несмотря на то, что парламентская республика.

Проблема парламентских республик заключается в другом. В них отсутствуют внутренние механизмы обновления элиты. До недавнего времени эта проблема более или менее решалась за счет относительно высокой идеологизированности общественной жизни. Собственно, массовые идеологии стали определяющим фактором общественной жизни где-то в последней четверти 19 века, а парламентские республики в массовом порядке стали возникать в Европе только после Первой мировой войны. Идеологическая борьба длительное время была мотором развития парламентских республик, обеспечивая относительно постоянное обновление элит за счет конкуренции политических партий, связанных с той или иной идеологией, появления новых партий, развития идеологических схем.

После второй мировой войны влияние идеологий на политическую жизнь стран Запада стало падать, и поддерживалось во многом искусственно за счет геополитического противостояния двух систем. После распада социалистического блока и исчезновения СССР с политической карты мира произошла окончательная деидеологизация западных обществ, тогда же кризис парламентских республик перешел из скрытой фазы в открытую.

Партии продолжают составлять основу политической системы западных демократий и сохранили свои идеологические ярлыки. Но утратили содержание, которое ранее стояло за этими ярлыками. Осталось лишь чистое стремление к власти, а когда заветная цель достигнута - желание власть сохранить. Партии превратились в бюрократические структуры, неотличимые друг от друга. Сегодня уже никого не удивляет, если левые по названию и происхождению партии проводят правую политику, а правые партии, в свою очередь, вдруг начинают выдвигать левые лозунги.

Приверженность своей идеологии, если она где-то и встречается, есть лишь следствие обычной для социальных процессов инерции: по мере смены поколений это проходит.

Сказать, что в современных парламентских республиках обновления правящих элит не происходит вообще, было бы неверно. В конце концов, люди стареют и умирают, на их место приходят новые. Но эти новые выдвигаются по обычным бюрократическим законам, простому человеку непонятным. Конечно, бюрократизация партий началась не сегодня, но если раньше еще была хотя бы принципиальная возможность обновления партийных структур и иным путем, путем развития идеологии, выдвижения новых идей и поиска их поддержки, то сегодня таковая отсутствует.

Результатом стал быстрый рост пропасти между народом и правящей элитой. Они перестали понимать друг друга. Недавние события во Франции – пусть и яркое (в этом смысле Франция, как и двести лет назад продолжает идти в авангарде Европы), но далеко не единственное проявление этого отчуждения.

Очень показательны результаты нескольких прошедших в последнее время выборов, когда враждующие партии получали приблизительно одинаковые результаты (Германия, Италия, Чехия). Если бы избиратель, заходя в кабинку для голосования, просто подбрасывал монетку и на этом основании выбирал одну из партий, результат был бы тот же самый. Реальная процедура принятия решений каждым человеком, наверное, сложнее, но по сути отличается не сильно. Если партии все одинаковы, то все равно, как между ними выбирать: можно и монетку подбросить.

На фоне общей деидеологизации государственных структур, в первую очередь, политических партий, идет стихийное формирование «низовых» идеологий, большинство из которых основано на примитивном различении «свой-чужой». В ряде случаев эти низовые идеологии «заражают» уже существующие партии, ищущие народной поддержки. Идет примитивизация политической жизни.

Полномасштабному развертыванию кризиса европейских политических структур препятствует наличие такого фактора, как Евросоюз. Споры вокруг полномочий этой организации, ее расширения или нерасширения, взаимоотношений с новыми членами служат имитацией политической жизни и регулярно отвлекают на себя внимание граждан. Тем не менее, неспособность ныне существующих институтов, в первую очередь, многопартийности, обеспечить понятное и признаваемое рядовыми гражданами обновление правящей элиты представляет собой серьезную проблему.

В России надежды на многопартийность как способ обновления политических элит если и были, то только в самом разгаре перестройки. Да и то это были скорее больше теоретические упражнения людей, активно осваивавших новый для них предмет. Люди менее искушенные ни в какую многопартийность никогда не верили и, добавим, посмотрев на это явление на практике, вряд ли в ближайшее время поверят.

Возможность обновления элит всегда связывалась с фигурой президента. Популярность Б.Ельцина в первые годы его президентства была обусловлена именно этим обстоятельством. Недостатки Б.Ельцина были видны многим, но они считали, что все это не имеет значения по сравнению с тем неоспоримым достоинством, что он, обиженный и постоянно обижаемый тогдашней властью, эту власть решительно и радикально обновит. За эти ожидания ему готовы были простить многое.

И надо отдать Б.Ельцину должное: он действительно пытался привести во власть новых людей. Терпел неудачу, отступал, и снова пытался. Попытки эти, чем дальше, тем были все более судорожными, все более нелепыми, но они были. Собственно, именно эта настойчивость Б.Ельцина в его стремлении обновить элиту принесла ему ненависть правящего класса, а вследствие неудач он утратил популярность и у населения.

С В.Путиным в начале его президентства также были связаны большие надежды на возможность обновления элиты, некоторые до сих пор еще находятся в ожидании. Риторика нового президентства, казалось бы, давала все основания рассчитывать на то, что такой процесс начнется. Мероприятия по «укреплению вертикали власти» также трактовались, как подготовительный этап якобы замысленного В.Путиным обновления элит. На деле же все ограничилось именно лишь риторикой, да созданием опереточной Общественной палаты. В чем В.Путину повезло, так это в том, что благоприятная экономическая конъюнктура существенно снизила уровень общественного давления в пользу обновления элит. Но и благоприятная экономическая конъюнктура не смогла гарантировать от воспроизведения кризиса завершения президентского срока.

В российской конституционной системе президент с его полномочиями не может обновить элиту. Он может только создать олигархию. Во времена Б.Ельцина это была олигархия финансовая, во времена В.Путина это олигархия, связанная с крупными государственными и полугосударственными предприятиями. Но и в том и в другом случае суть дела не меняется, это – олигархия. Именно наличие олигархии и создает проблему завершения правления президента, ее создавшего. Без поддержки президента олигархия, сколь бы ни была она экономически мощной, не в состоянии сама себя защитить, не может она защитить и создавшего ее президента. Политика всегда оказывается выше экономики, да и существует она гораздо дольше, нежели существует экономика в том виде, в каком мы ее знаем.

 

IV.

Почему-то бытует убеждение, что в российской политической системе президент должен играть роль стабилизирующего фактора. Убеждение это ни на чем не основано. Элита, то есть, собственно, бюрократия, если ей предоставить полную свободу действий, сама по себе, в своих собственных интересах обеспечит такую стабильность, что мало не покажется .

Такая стабильность у нас называется застоем. Многие еще хорошо помнят большой застой советской эпохи периода 70-х – середины 80-х годов прошлого столетия. Немногие помнят застой ельцинской эпохи в период 1994-96 года, но тогда этот период именно так многими и воспринимался. Не помнят потому, что, во-первых, вся эпоха Ельцина в целом все-таки воспринимается как период нестабильности, во-вторых, потому что на этот период пришлось начало войны в Чечне (как на период большого застоя пришлось начало афганской войны). Весь уже прошедший срок президентства В.Путина по сути своей также представляет собой застой.

Все это были периоды практически полного и безраздельного господства бюрократии. Если кто-то сомневается в возможности применения данного определения к сегодняшнему времени, то на этот счет существует множество высказываний весьма авторитетного человека, а именно самого В.Путина. Вот, к примеру, что он говорил в Послании Федеральному Собранию в 2005 году: «Наше чиновничество еще в значительной степени представляет собой замкнутую и подчас просто надменную касту, понимающую государственную службу как разновидность бизнеса. И потому задачей номер один для нас по-прежнему остается повышение эффективности государственного управления, строгое соблюдение чиновниками законности, предоставление ими качественных публичных услуг населению. Особенностью последнего времени стало то, что наша недобросовестная часть бюрократии – как федеральной, так и местной – научилась потреблять достигнутую стабильность в своих корыстных интересах, стала использовать появившиеся у нас наконец благополучные условия и появившийся шанс для роста не общественного, а собственного благосостояния. Кстати сказать, партийная и корпоративная бюрократия в этом смысле ведут себя не лучше бюрократии государственной».

Это высказывание интересно тем, что в нем совершенно правильно указывается на тесную взаимосвязь между интересами бюрократии и стабильностью. Только акценты расставлены не совсем верно: бюрократии вовсе не надо было учиться «потреблять стабильность» - это ее хлеб насущный . Так что для обеспечения стабильности президент вовсе не нужен. Наоборот, с точки зрения элиты он – постоянная угроза стабильности: мало ли, что придет в голову одному человеку.

А для чего президент, если уж он предусмотрен конституционным устройством, действительно нужен, так это для того, чтобы проводить обновление элит. Только таким образом можно бороться с «замкнутой и подчас просто надменной кастой», в которую всегда и везде (а не только в 2005 году в России) превращается бюрократия, если на нее не оказывается внешнее воздействие.

Обновление элит – это не просто замена одних людей на других, на друзей и знакомых президента, знакомых знакомых, одноклассников, сослуживцев, односельчан, наконец, даже если в качестве родного села выступает такой большой город, как Санкт-Петербург. Как уже говорилось, таким путем может быть создана олигархия, но никак не новая элита. Обновление элит может происходить только в рамках определенного крупномасштабного проекта, или даже нескольких проектов, требующих мобилизации всей или значительной части системы государственного управления (а не только тех структур, которые обеспечивают чрезвычайные полномочия).
Причем этот проект должен быть направлен на конкретную цель, лежащую вне сферы текущих интересов и задач органов власти, осуществляющих систематические управленческие функции.

Проект должен иметь политическое измерение. С этой точки зрения любой проект, направленный на совершенствование административных процедур, сколь бы крупномасштабным он не был, желаемого результата не принесет. Улучшение администрирования может быть достигнуто только как составная часть проекта, направленного на другие цели.

Обновление элиты вовсе не тождественно дестабилизации. Дестабилизация – непременный спутник попыток обновления элит через использование чрезвычайных полномочий. При реализации же проектов происходит выдвижение людей, достигших успеха в данном конкретном деле – это могут быть и представители старой элиты, просто внутри нее изменяется баланс сил.

Теоретически можно себе представить обновление элиты даже без притока людей извне, происходящее путем переструктуризации внутри нее самой (практически это, конечно, утопия, но это возможное состояние дает точку отсчета для определения меры обновления).

Да, проводя обновление элит, президент рискует. Рискует встретить ожесточенное сопротивление элиты, если осуществляемый проект (проекты) слишком радикально угрожают ее комфортному существованию. Рискует, что проект окажется недостаточно обоснованным и столкнется с трудностями внутреннего порядка. Но это обычные политические риски, и человек, посвятивший себя политике, должен быть к ним готов . В любом случае президент инициирует процессы, которые, так или иначе, будут продолжаться и после его ухода с президентского поста. Именно эти процессы, а также люди, в них вовлеченные, будут определять политическое влияние президента после его ухода, образуя вокруг него своего рода защитный пояс. Сколь бы ни высок был политический риск, он не идет ни в какое сравнение с перспективой полной нулификации политического влияния после оставления своего поста и необходимостью полагаться исключительно на добрую волю тех, кто будет править после.

Никакой крупный политический проект не может быть реализован с использованием чрезвычайных полномочий, носящих временный характер, и тем более не может быть реализован втемную, через механизмы скрытого давления с использованием угрозы применения чрезвычайных полномочий. Для этого нужно обладать системной властью. А системной властью президент может обладать только в том случае, если он реально возглавляет одну из ветвей системной власти. Конечно же, речь может идти только об исполнительной власти. Наделение президента системной властью означает крупную конституционную и политическую реформу, переход от полупрезидентской республики к президентской (по крайней мере, так эти формы правления именуются в теории конституционного права).

На первый взгляд, кажется, что это - понижение статуса президента сравнительно с сегодняшним его положением, когда он поставлен над ветвями власти. Однако, как показывает опыт, быть над властью – означает быть вне власти. В период президентского срока это обстоятельство маскируется, в том числе и бюрократией, которая предпочитает обделывать свои делишки, не привлекая к себе особого внимания, наоборот, стремясь сфокусировать внимание общества на фигуре президента. Но к концу президентского срока это такая ситуация будет постоянно порождать кризисы, подобные тому, в который страна вступила в последнее время.

Конечно, говорить о полноценном кризисе еще рано. Он разворачивается пока только в головах основных участников предстоящей драмы. Им пока еще кажется, что время еще есть, и решение вот-вот найдется. Однако разрабатываемые ими планы, чем дальше, тем все более становятся нелепыми. Когда это обстоятельство осознается и делается попытка вернуться к старым планам, которые на фоне новых выглядят чуть ли не образцами рациональности, выясняется, что время для их реализации уже упущено. С каждым днем пространство возможностей сужается.

Понятно, что окружение президента свою власть, или то, что они считают своей властью, добровольно не отдадут. Эта констатация совершенно не зависит от того, какую позицию лично занимает президент В.Путин – его мнение по данному вопросу сегодня мало кого интересует. Когда окружение президента начнет действовать, а загнанное в угол действовать оно обязательно начнет, не имея планов или руководствуясь самым последним по времени и нелепейшим из планов – вот тогда начнется самый настоящий кризис.

Назревающий политический кризис, как и любой кризис, помимо явных угроз, несет с собой и новые возможности - возможность обновления элиты. Что сегодня предлагается людям, которые стремятся попасть в элиту или, если они уже входят в нее, серьезно улучшить свои позиции?

Во-первых, им предлагается поучаствовать в проекте «Единой России». Но этот проект уже давно готов и реализуется по инерции. Все места в нем уже заняты и роли давно расписаны. Единственное, что требуется этому проекту – это деньги, поскольку те, кто уже в проект включен, считают, что они уже заплатили, и больше не хотят. Но и делиться возможностями с новыми спонсорами тоже никто особенно не собирается. Но сегодня «Единая Россия» уже может торговать страхом: страхом того, что если человек останется вне нее, то уже никогда никаких перспектив у него не будет (что касается желающих интеллектуально обслужить «Единую Россию», в чем она уже давно не нуждается, так от них приходится отбиваться).

Во-вторых, можно присоединиться к кремлевскому проекту. Проблема заключается в том, что никто, в том числе и сам Кремль, не знает, в чем этот проект состоит. Сегодня Кремлю просто нечего предложить своим потенциальным сторонникам, кроме мистического звучания самого слова «Кремль». Расчет делается на то, что те, кто не сможет договориться с «Единой Россией» на более-менее приемлемых условиях, согласятся рискнуть на совсем уж неопределенных условиях. Азартных людей в стране немало , есть еще те, кому путь в элиту в силу специфики их бизнеса, казалось бы, навсегда заказан, но, согласимся, политика при участии таких людей тоже может приобрести специфический оттенок. Впрочем, о маргинализации Кремля как одном из проявлений кризиса уже писалось. Здравомыслящему человеку здесь делать нечего, разве что он впадет в полное отчаяние. Что касается участия в проектах нынешней оппозиции, то об этом лучше не говорить.

Но есть и еще один путь, путь рискованный, но риски которого понятны и могут быть соизмерены с возможными результатами. Это путь движения за конституционную реформу, за переход к президентской республике.

Почему этот путь может быть успешен? Да потому, что он предлагает реальный путь выхода из кризиса, в котором оказалась политическая система страны. Причем это выход, который, по крайней мере, не противоречит долгосрочным интересам страны, в то время как любой другой выход из сложившейся ситуации чреват серьезными угрозами, особенно если ухудшится мировая конъюнктура (а никаких гарантий на этот счет никто дать не может).

Это путь вполне приемлем для нынешнего окружения президента, если оно сможет оценить его возможности и присоединится к его реализации. Сам Кремль, по своей инициативе, по этому пути не пойдет: он будет до последнего момента пытаться найти выход из ситуации путем интриг, тайных сговоров, пропаганды и пиара – лишь бы не принимать принципиальных решений. Но вот присоединиться к тому, что уже есть, он вполне способен.

Предлагаемый путь по сути дела ломает всю властную схему, всю устоявшуюся и закосневшую иерархию «Единой России». Это обстоятельство открывает широчайшие возможности для участников проекта. Не исключено, что многие из тех, кто участвует в проекте «Единой России», кто недоволен своим местом в ней или примкнул к ней под давлением обстоятельств, предпочтут путь политической реформы. А это, в свою очередь, еще больше повышает шансы на успех проекта.
Ну, и последнее. В отличие от бюрократического проекта «Единой России» и авантюрного проекта Кремля, проект конституционной реформы является политическим. И как всякому политическому проекту деньги, ему, конечно, тоже нужны, но не меньшую нужду он будет испытывать в интеллектуальных ресурсах, в хороших политических организаторах, специалистах, которые смогут войти в элиту благодаря этим своим качествам.

А кто в рамках этого проекта станет будущим президентом России? Это не так уж и важно. Тот, кто принесет ощутимую пользу проекту конституционной реформы. Не исключено даже, что это может быть Д.Медведев или С.Иванов.