Несправедливость прогресса

 Автор: Андрей Акопянц

Основное противоречие капитализма - вовсе не противоречие между пролетариатом и буржуазией, а противоречие между зоной развития ("цивилизацией") и зонами отставания ("ватой"). Это противоречие не только капитализма - но и вообще любого развития. Оно постоянно воспроизводится, но на разных исторических этапах и в разных обществах оно принимает разные формы.

Полтора года назад я написал статью “О "вате", патернализме и конспирологи”,  в которой попытался проанализировать восходящую к Пелевину оппозицию  “ваты”  и “цивилизации”  cсоциологической и психологической точки зрения.

К сожалению, мой взгляд тогда оказался ограничен современностью  – российской (постсоветской) и западной (антиглобалистской) “ватой”.  Я проигнорировал важнейший принцип анализа социальных явлений – историзм, и не поискал аналоги в прошлых веках. Если бы поискал – может, и сам додумался бы до того, о чем буду писать далее.

ОСНОВНОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ КАПИТАЛИЗМА

Недавно у нас в дискуссионном клубе прошел вебинар Олега Вадимовича Григорьева  "Основное противоречие рыночной экономики"   на котором он сформулировал мысль вроде очевидную, но влекущую весьма нетривиальные следствия (кстати, вебинар выложен в открытый доступ, рекомендую посмотреть).

Экономическое  развитие всегда  неравномерно  и порождает (усугубляет) неоднородность общества и экономической системы, уводя ее от равновесия.

Сама по себе мысль не нова. Но если смотреть с точки зрения Некономики, отрицающей нейтральность свободных сделок по отношению к третьим сторонам и само понятие равновесия (см.  Основной вопрос экономической теории), она дает нетривиальные следствия.

Если апологеты экономиксизма (в том числе и творцы Новой экономической географии, утверждающей по существу то же самое) полагают, что зоны развитие потом каким-то образом распространяется на всю систему, т.е. нарушение однородности и равновесия является временным, то с точки зрения Неокономики никакого автоматического распространения развития, вообще говоря, не происходит. Для него нет никаких естественных механизмов.  

Более того – появление зон развития (более производительных систем разделения труда) не просто относительно ухудшает положение тех, кто в эти зоны не попал – оно ухудшает и абсолютно. Потому что зоны развития откачивают из отстающих зон ресурсы – человеческие, денежные, ресурсы спроса, превращая их из отстающих в депрессивные. И, собственно, развиваются за счет них.

Так что восстановление относительного равновесия в такой системе реализуется не подтягиванием отстающих частей системы до состояния передовых, а их исчезновением или маргинализацией (уходом в зону выживания).

Причем это касается всех аспектов – и территориальных, и отраслевых, и социальных, и технологических (способы производства). И при естественном развитии событий это приводит к физическому исчезновению депрессивных зон – вымиранию отраслей, исчезновению социальных групп, обезлюживанию территорий, на которых потом может появиться что-то другое. Или не появиться. 

Это приводит к постоянно воспроизводящемуся противоречию между теми, кто попал в зону развития (“цивилизация”) и являются его бенефициарами, и теми, кто не попал, и являются проигравшими (“вата”), и обречены ностальгировать по “уходящей натуре” и как-то выживать в меняющемся мире.

Собственно, именно это Григорьев обозвал “основным противоречием капитализма”. Но, строго говоря, это противоречие любого развития – не только капиталистического, хотя в случае капитализма и финансового сектора как агента развития это наиболее очевидно.

«ВАТОЙ» НЕ РОЖДАЮТСЯ, «ВАТОЮ» СТАНОВЯТСЯ 

Как на такую ситуацию реагируют те, кто оказался в зоне отставания (территориально, профессионально, социально)?

Они, естественно, негодуют и сопротивляются, вымирать или радикально менять свой жизненный уклад никто не хочет. Причем сопротивляются зачастую достаточно энергично – вплоть до бунтов и гражданских войн. Примеры этого в истории мы можем видеть повсеместно. Луддиты – английская вата 18 века. Конфедераты – американская вата 19 века. И так далее.

Причем их невозможно однозначно осуждать и записывать во "враги прогресса и развития". Потому что для них совершенно не очевидно, что вообще имеет место прогресс и развитие – потому что вокруг них  (почти) все реально ухудшается. 

Они, как правило, видят в происходящем своего рода "одержание” – вдруг почему-то закрываются заводы, исчезают покупатели и клиенты, поля зарастают бурьяном или превращаются в болота, а мертвяки или мокрецы утаскивают детей в иную реальность. А зоны развития остаются вне поля зрения и осмысления. Так как они зачастую очень далеко…

Справедливости ради надо сказать, что реальность чуть мягче – какие-то плоды прогресса, как правило, перепадают и "вате". Что-то дешевеет, появляются новые полезные товары и услуги, растет их доступность. Но это не перевешивает общее одержание. Более того, люди, как правило, не связывают одно с другим. Хочется ведь и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Разорившийся российский лавочник (ныне таксист) с удовольствием пользуется Ашаном или Лентой, не очень понимая, что именно они, в конечном счете, явились причиной его разорения. А бывшему  рабочему из Детройта не нравится работать кассиром в Wallmartгде-нибудь в Небраске, но вот его кредитный Ниссан-Микра под 5% годовых ему нравится, так же как и джинсы Levisза 30$, а не за 100$, как во времена его молодости.

В каждом обществе и на каждом витке развития это противоречие проявляется по новому. Во времена Маркса оно действительно приняло форму противоречия между пролетариатом и буржуазией – но не всем пролетариатом, а "новым пролетариатом” – вчерашними ремесленниками и крестьянами, вынужденными идти на фабрики за нищенскую зарплату из-за разрушения экономической системы, в которую они были встроены.

В другие времена оно принимает другие формы, но постоянно воспроизводится – пока есть развитие. В современной Америке – это противостояние между нищающим традиционным национальным промышленным и аграрным сектором (электоратом Трампа), и интернациональным (финансовым, менеджерским, маркетинговым, IT-шным) сектором - электоратом демократов.

А в нашей стране огромная часть населения и территорий оказалась одномоментно выброшена в депрессивную зону переходом к рыночным отношениям и включением России в мировой рынок. Чего уж тут удивляться массовости "ватных” настроений у нас?

В описанном генезисе “ваты” становятся очевидны и основные свойства ватного мировоззрения, на которых я подробно останавливался в своей предыдущей статье.

И патернализм с этатизмом – попытка обратиться за помощью и защитой к единственному возможному арбитру – власти.

И конспирологичность - поиск и персонификация злой силы, учиняющей одержание. 

И национализм - когда имеется явная ситуация конкуренции с более продвинутыми международными структурами, отбирающими рынок. Недаром основной социальной базой национализма всегда является мелкая буржуазия (лавочники).

Причем вчерашняя “цивилизация” легко становится сегодняшней “ватой”. Этот феномен легко наблюдать на примере российских “ларечников”, которые 20 лет назад были передовым отрядом капитализма и демократии, а сегодня ругают пиндосов, голосуют за Путина и умоляют власть защитить их от недобросовестной конкуренции и монополизма торговых сетей.

ВОЗМОЖНО ЛИ РАСПРОСТРАНЕНИЕ РАЗВИТИЯ НА ЗОНЫ ОТСТАЛОСТИ?

Выше я писал, что при естественном ходе развития неравномерность не исчезает – только усиливается. На что внимательный читатель может возразить примерно следующее «Давайте посмотрим на Англию 18-19 века. Да, там были  всякие неурядицы – огораживание, луддиты, и так далее, стоны по доброй старой Англии  – но ведь в конечном счете в результате промышленной революции ВСЯ Англия стала богатой”.

Да, это действительно так. Но за счет чего? Да за счет того, что Англия со своей чрезвычайно дешевой продукцией вышла на до-индустриальные иностранные рынки, и почти вся целиком превратилась в зону "цивилизации”.

А зона “ватности” ушла вовне -  на восток, в ту же Индию и не только. Менее чем за столетие Восток, потрясавший путешественников своим богатством и разнообразием, превратился в нищее захолустье мира, украшенное “костями индийских ткачей» и живыми трупами китайских курильщиков опиума.

 Более близкий пример “распространения развития” – это феномен Калужского кластера, который часто приводят в пример как возможность эффективного регионального развития в России.

Но тут надо понимать, что Калуга просто смогла грамотно использовала потенциал близости к Москве (одному из немногочисленных центров развития новой России) и на этом подняться – но за счет того, что оттянула ресурсы и возможности из всех близлежащих областей, у которых уже нет никакого шанса повторить этот успех. И тем более его нет у всей остальной страны.

Но при всем при этом надо заметить, что на длительном временном интервале жизнь все таки улучшается почти у всех – развитие дает свои плоды. 

Разрыв между бедными и богатыми не уменьшается – только увеличивается, но бедные все равно становятся менее бедными. Через поколение, через два, через вымирание, переселение  и смену образа жизни – но становятся.

И у “унесенных мертвяками” детей уже все будет в порядке – если не через одно поколение, то через два. Они находят свое место в новом мире, который они полагают естественным и единственно возможным.  Если им конечно,  не "повезет” попасть под  очередную волну прогресса.

ВЛАСТЬ И РАЗВИТИЕ

Еще один важный аспект – это отношение власти к развитию и связанными с ними противоречиями.

С одной стороны, для власти развитие выгодно. Оно пополняет казну, позволяет производить более качественное оружие, и усиливает страну относительно соседей. С другой – оно подтачивает управляемость (самостоятельно зарабатывающие крупные купцы и промышленники – проблемные объекты для государственного управления) и порождает социальные напряжения.

И власть на это может реагировать по-разному. Но в традиционной имперской модели власти реакция в конечно счете однотипна – это попытки остановить развитие.

Показателен тут пример Китая, который очень бурно развивался в 14 веке. Росла торговля, в том числе и международная. Развивалась наука, инженерное дело, искусства.  А к 17 веку, когда в Китай пришли европейцы – это было законсервированная страна, забывшая свои достижения.

Причем консервация эта была сознательной. Как пишут “Это было вызвано победой традиционалистов - конфуцианских ученых над дворцовыми евнухами, поощрявшими из-за собственной жадности коммерцию, в том числе и океанские плавания, очень распространенные, особенно в начале ХVв”. В 1500 г. за строительство судна более двух мачт стала полагаться казнь, а в 1525 г. все океанские суда были вообще уничтожены, а самостоятельная внешняя торговля купцам запрещена (стала государственной монополией). Соответственно, заглохли и науки с искусствами, а с ними – и оборонная мощь. С понятными результатами: «Начиная С ХVIв. династия Мин слабеет, Китай вновь становится добычей соседних завоевателей: его западные границы закрывают от остального мира монголы, восточное побережье контролируется японскими пиратами.”

Но правящей династии Мин достигнутого спокойствия хватило на полтора века… Для властителей - это вечность. А для истории – миг.

Многочисленные примеры “подмораживания” можно найти и в истории Российской империи, где не было ни конфуцианцев, ни евнухов, и вообще в истории всех длительно существующих империй.

При этом подмораживание не обязано носить строго запретительный характер – оно может быть перераспределительным (чрезмерно высокие налоги и раздувание государственного сектора экономики), но всегда сопровождается той или иной степенью изоляционизма.

Может быть, именно поэтому промышленной революции не суждено было реализоваться в империях – хотя по уровню научно-технических достижений и Римская империя, и Китай, и Византия подходили достаточно близко.

А вот в средневековой Европе, с ее толкотней и постоянными войнами, где власть зависела от капитала не меньше, чем капитал от власти, сложилось по-другому. Подробнее я эту историю рассказывал здесь: Экономика и власть.

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ ПРОГРЕССА

Описанная выше неравномерность экономического развития почти всегда воспринимается людьми как несправедливость - особенно если мир меняется быстро – на глазах одного-двух поколений.

И дело не в неравенстве как таковом. К устоявшемуся неравенству люди привыкают. А вот "новое” неравенство воспринимается болезненно. Особенно когда депрессивные зоны возникают и деградируют на глазах, и становится непонятно – как там вообще выживать. А случайность успеха и минимальная его зависимость от личных качеств (во всяком случае, одобряемых обществом) усугубляет это ощущение несправедливости.
Хотя, конечно, социальные лифты существуют, и особо способные и упертые как правило, могут выбраться из “ваты”, куда их засунула судьба, и пробиться в цивилизацию. Если захотят (что не факт – потому что это радикальная смена образа жизни).

Но в целом это довольно плохо соотносится с индивидуалистической философией, гласящей, что успех индивида – дело рук самого индивида, а неуспех – его вина.

Видимо, наилучший способ снятия этого противоречия предложило протестантское мировоззрение, объясняющее твои обстоятельства волею господней, которая неисповедима, и против которой роптать грешно. Что, однако, не избавляет тебя от необходимости трудиться во имя господа (и “цивилизации”) в надежде на возможное, но не гарантированное спасение души.

Не случайно именно протестантизм стал идеологической базой промышленной революции и современного капитализма.

Указанные выше соображения о несправделивости экономического развития легко можно обобщить.  

Любой прогресс несправедлив. Экономический, социальный, биологический.

 Тема несправедливости прогресса красной нитью проходит через все творчество Стругацких - от "Улитки на склоне” (откуда, собственно, и взят термин "одержание” и ряд других аллюзий) и “Гадких лебедей” до "Волны гасят ветер”. Но, несмотря на все метания, в целом они остались на прогрессистских позициях.

И это ставит всех, кто это понимает, перед необходимостью определения своей позиции.

Ведь жертвам прогресса мало радости от того, что они не просто так сдохнут, а станут удобрением для светлого будущего, в которое они не попадут. И не факт, что попадут их дети (если они вообще будут).

Так нужен ли нам такой прогресс, который неизбежно строится на чьих-то костях и сломанных судьбах? Это с одной стороны.

А с другой стороны – сладкие плоды прогресса налицо. Даже за последние 500 лет, не говоря уж о пяти тысячах, люди дольше живут, меньше болеют, лучше питаются. Освобождены в своей массе от непосильного физического труда и постоянной угрозы насильственной смерти. Имеют больше свободного времени и способов его заполнить. Причем практически во всем мире.

И вряд ли какой-нибудь даже самый убежденный консерватор и противник прогресса, хотел бы оказаться в шкуре средневекового крестьянина или "благородного дикаря” каменного века.

Но вспомним - такие находились во все эпохи. И их даже слушали время от времени, но это всегда плохо заканчивалось.

А моя личная позиция в данном вопросе состоит в том, что:

• прогресс идет, и он необходим. Не будь его - мы до сих пор сидели в пещарах;
• у него всегда есть жертвы (и я принимаю, что этой жертвой могу быть я);
• наши дети и внуки будут жить не так, как жили мы. И это нормально;
• им будет пофиг, нравится ли нам их мир или нет. Но они нам не простят, если мы будем пытаться чего-то решать за них.

А в практической плоскости подобные вопросы встают перед властью.

Что делать с вымирающими деревнями и малыми городами? Спонсировать и пытаться развивать? Забить на них, поддерживая по минимуму (сами разбегутся)? Или помочь людям переселиться? Что делать с неэффективными предприятиями, постоянно  жрущими государственные дотации? Перестраховываться ли, принимая фактически запретительное регулирование бизнеса и убивая при этом возможность развития, или принять соответствующие риски, и реагировать по ходу на отдельные факты?

И очень хотелось бы, чтобы власть понимала природу этих вопросов в описанном выше ключе. Да, надо стараться как-то облегчать судьбу жертв прогресса  – но не ценой остановки самого прогресса.  

Потому что текущим жертвам, может быть, будет и лучше от этого, а вот их детям и внукам – точно хуже. Потому что прогресс продолжится где-то в других местах, а здесь отставание будут только усугубляться и консервироваться, с вытекающими из этого последствиями.